Долгий, долгий сон - Анна Шихан Страница 31

Это было настоящим сумасшествием. Стоило мне увидеть, что Брэн идет по коридору, как все кругом вспыхивало разными красками, словно луч солнца пронизал завесу туч. Я не понимала себя. С Ксавьером я никогда не испытывала такого вихря головокружительных, противоречивых чувств. Моя любовь к Ксавьеру была твердой и неподвижной, как пробный камень истины. Ксавьер был единственной постоянной моей жизни, он значил для меня так много, что теперь, когда его не стало, я словно потеряла почву под ногами. Я понимала, что если исчезнет Брэн, мой мир не рухнет, однако в подглядывании за ним было что-то… что-то почти наркотическое. Чувства, которое я испытывала к нему, чем-то напоминали мои чувства к Ксавьеру, но все-таки отличались от них, и это совершенно сбивало меня с толку.

Я часто предлагала Брэну подвезти его домой на своем лимо-ялике. Он чаще соглашался, чем отказывался, и я принимала это за доброе предзнаменование. Он рассказывал мне о своих теннисных матчах или о работе в ЮниКорп, о которой много знал. Он делился со мной сплетнями о «своих друзьях, говорил о том, как отнеслись в школе к роману Отто и Набики, по секрету рассказал, что Анастасия по уши влюблена в Вильгельма, но тот увлечен старшеклассницей, с которой вместе ходит на углубленный курс астрофизики. Мне нравилось болтать с ним.

Как я уже говорила, Брэн и его друзья были моими спасителями, однако при этом я полностью отдавала себе отчет в том, что все они (за исключением Отто, который со мной не разговаривал) общаются со мной только из-за Брэна. Они держались очень сдержанно. Я не могла сказать, что они меня не любили, просто относились ко мне без особой теплоты. Меня это не удивляло. Скорее всего костяк их дружной компании сложился еще в младших классах. Единственные изменения в этом тесном кружке произошли три года назад, в начале средней школы, когда родители Анастасии послали ее из Новой России на Ио, а Молли и Отто выиграли стипендии.

С другой стороны, Брэн как будто не замечал холодности своих друзей. Почти каждый день он искренне пытался вовлечь меня в общее обсуждение за обедом, и я была очень благодарна ему за это.

Но я постепенно становилась одержима им. Когда меня не мучили кошмары, я пыталась заполнить свои сны Брэном. Ксавьер был слишком мучительным воспоминанием, а ничто другое не могло занять мои мысли. Я бесконечно рисовала его, портрет за портретом, в разных ракурсах, с разными выражениями лица, пытаясь понять, что скрывается за этими зелеными глазами. При этом я страшно боялась, что однажды он увидит мои альбомы и поймет, сколько я о нем думаю.

А потом я поняла, что глупо обманывать себя.

Я хотела, чтобы он узнал о моих чувствах.

* * *

«Отто»?

Прошло не меньше десяти секунд, прежде чем мой экран снова ожил. Мы теперь почти каждый вечер выходили на связь ровно в десять.

«Здесь! Привет еще раз».

«Привет. Можно задать тебе один вопрос?»

«Ты все время задаешь мне вопросы. Теперь моя очередь».

«Проклятье! — написала я. — Поверь мне на слово — во мне нет ничего интересного».

«Очень смешно. До сих пор ты постоянно уходила от ответов на мои вопросы. Что чувствуешь, когда выходишь из стазиса?»

«Боль, — написала я. — Честное слово, Отто, на этот вопрос очень трудно ответить. Шок и стазисная усталость так оглушают, что всю первую неделю после выхода ты живешь, словно в тумане. И ничего не понимаешь из того, что происходит вокруг. Я забыла, как включать плиту, не знала, с какой стороны подойти к компьютеру, не понимала и половины из того, что мне говорили.

И не могла выйти из дома и купить белье без того, чтобы толпы репортеров не сопровождали каждый мой шаг. Перед поступлением в школу я чувствовала себя выброшенной на берег медузой — такой же бесформенной и наэлектризованной. Как будто вся вода, в которой я жила и плавала с рождения, исчезла навсегда. Патти и Барри — они что есть, что их нет. Все, кого я знала, умерли. Добавь к этому стазисное истощение и всемирную известность, и ты поймешь, что я почти так же несчастна, как ты».

«Я не несчастен. Уже».

«После появления Набики?» — спросила я, думая о Ксавьере. И о Брэне.

«После того как выиграл стипендию».

А я чувствовала себя ограбленной без Ксавьера. И никакие стипендии в мире не могли избавить меня от этой боли.

«Значит, Набики не имеет к этому никакого отношения?»

«Все мои друзья имеют к этому отношение. Джемаль привел меня в эту компанию. Он с самого начала был моим соседом по общежитию. А Брэн и Вил были его друзьями».

Я вздохнула.

«Они сразу тебя приняли?»

«Нет, конечно. Нам пришлось привыкать друг к другу». Он ненадолго задумался, прежде чем продолжить. «Меня удивляет то, что ты приняла меня так быстро».

«Ты славный».

«И ты поняла это после нашего единственного разговора? Во время которого я почти сразу же оттолкнул тебя?»

«Ну, как сказать…»

«Я привык к тому, что люди избегают смотреть мне в глаза, смущаются или откровенно брезгуют мной. Ты ничего этого не делала».

«Я не ханжа, чтобы вести себя так, — написала я в ответ. — Хотя вначале ты меня напугал».

«Ты меня тоже», — признал Отто.

«Пара калек», — напечатала я.

«Именно. О чем ты хотела меня спросить?»

«Ах, да. О Брэне».

«Что ты хочешь узнать?»

«Ты хорошо его знаешь?»

«Мы знакомы почти три года».

«Как ты думаешь: он правда хорошо относится ко мне или любезен из вежливости?»

«Я никому не рассказываю того, что вижу в сознании других людей».

«Я и не просила тебя об этом», — огрызнулась я, слегка задетая его словами.

«Прости».

«Нет, меня интересует только то, что ты видишь. Или слышал от него. Или от других людей. Честно говоря, меня интересуют сплетни».

На этот раз мне пришлось долго ждать ответа.

«Я не тот, кого тебе следует об этом спрашивать».

«А кого мне спрашивать? — написала я в отчаянии. — Кроме тебя и Брэна я больше ни с кем не общаюсь».

«Нет?»

«Нет!»

«Мне жаль. Почему?»

«Я никого не знаю».

«Это пройдет, когда ты начнешь разговаривать с людьми».

«Но я умею знакомиться! Я никогда не делала этого раньше! За всю жизнь у меня был только один друг. А с ним я общалась примерно так же, как ты с остальными. Я читала его мысли».

«Как это случилось?»

«Я знала его с семи лет».

«Он был твоим парнем?»

«Да».

Отто обдумал мой ответ, а потом на экране возникло одно слово: