Крылья Руси - Галина Гончарова Страница 31

– А он и понимает. Но намекает, что Ванька у нас тоже вроде как католиком считается…

Софья хрустнула суставами пальцев. Намекает, ага…

Вы не согласитесь, так я вашему братику жизнь попорчу, знаем, плавали. И ведь может попортить. Если Белла будет короноваться, если что-то и как-то… Папа Римский – серьезная величина. И просто так ему отказывать нельзя. Но и соглашаться – тоже.

Русь – православная. Точка.

Не то, чтобы Софья в свое время видела много разницы между разными ветвями религии – ее это вообще не интересовало, чай, не курс доллара и не индекс Доу-Джонса, но здесь и сейчас это было более чем серьезно. Речь ведь не о храме, нет. А о точке… вот именно, что точке!

И шпионы там собираться будут, и заговоры плестись, и иезуиты подтянутся, и вообще – Папе дай палец, так Ватикан руку по плечо отжует!

А вывернуться как?

Оставалось только вздохнуть.

– Давайте потянем время? Все-таки у нас не корову просят…

И Алексей, и Иван были согласны. Подождем немного, до весны все равно ни войны, ни поездок не предвидится, а там… кто знает? Найдем и как поторговаться, и что запросить! Найдем!

Да, и оповестить союзников. Если не удастся ничего сделать ни с принцем, ни с кардиналом… а кто сказал, что с ними не может ничего случиться потом?!

Шел командир, впереди войска, а тут раздался выстрел, пуля просвистела, и командир, как скошенный, упал…

Где-нибудь в Крыму, чтобы войску далеко ходить не пришлось, или уже на землях Венгрии, или Хорватии… да смотря, как пойдут войска. Жаль мальчишку, талантливый парень, но своя шкурка ближе к телу.

* * *

Антонин мрачно наливался пивом в корчме.

Сука!

Вот ведь… он бы для нее, а она…

Стерва, гадина… с-старуха!!!

Увы, обругать Илону не получалось. Стоило прикрыть веки – и вот она вновь стоит перед глазами. Тонкая, гордая, изящная, невыразимо красивая на фоне звездного неба, как ни убеждай себя, что это самообман – но любишь!

Или уже ненавидишь?

Антонин и сам не знал ответа. Любовь, да еще отвергнутая, давала простор для предположений, то стискивая когтистой лапкой сердце, то радостно плеская вина в костер ненависти.

А ведь он и дальше будет служить в Мукачево, видеть ее каждый день, а потом приедет ее муж…

Антонин аж взвыл, представляя, как они будут ложиться вместе в постель, как Имре… да чем он лучше него!?

Никогда этот Текели не любил и не будет так любить Илону, как он, Антонин! Никто не будет!

За печальными размышлениями, Антонин и не заметил, как к нему за стол скользнул неприметный такой человечек.

– Позвольте, господин, составить вам компанию?

Антонин поднял мутные от хмеля глаза.

– А ты кто такой?

– Ваш друг, господин. Только друг…

– Нет у меня друзей. Вот…

– Конечно, есть.

Как-то незаметно на столе появился кувшин с вином, наполнились кубки, разговор пошел свободнее, сначала о друзьях, потом о женщинах – и как тут было не пожаловаться такому внимательному и умному собеседнику?

Надо, надо пожаловаться!

Слово за слово, кубок за кубком, Антонин выложил все. И про любовь, и про пощечину – и встретил сочувствие и понимание. И… предложение помощи?

Ну да. Хочешь ты эту стерву?

Так возьми!

Есть одна вещь, ради которой любая женщина украдет, убьет, сделает что угодно – ее ребенок. В обмен на сына или дочь, Илона Зриньи пойдет куда угодно.

С этим Антонин был согласен. Как Илона любила своих детей…

Сердце бы из своей груди вырвать позволила раньше, чем дать волоску с их головы упасть. Любила без меры и без памяти… а ведь и правда…

Антонин спал на столе – и в пьяном сне ему виделось, как Илона раскаивается, глядя на него. Она была так неправа, отвергнув его любовь, она была…

А «друг» тихо растворился в ночи, кивнув кабатчику. Словно его здесь и не было. И если бы кто-то заглянул ему под одежду, увидел бы там католический крестик.

Илона была протестанткой. Естественно, она поддерживала свою религию, прижимая самых наглых священников, католическая церковь теряла свое влияние на землях Венгрии…

А иезуитам это было поперек горла. Наглую женщину предстояло проучить так, чтобы другим впредь неповадно было!

* * *

– Госпожа…

Илона смотрела на Прокопия Аввакумовича с легкой улыбкой.

– Письмо от государя русского?

Ответом ей стал низкий поклон.

Илона быстро сломала печать на конверте, вчиталась, потом медленно положила письмо на стол, потерла виски, словно внезапно у нее заболела голова.

Еще раз взяла письмо и прочитала. Уже внимательно, каждое слово.

Подняла глаза на Прокопия.

– Государь велел мне что-то передать на словах?

– Да. Что политика диктует подлые решения, но своих он никогда не предавал и не предаст.

– А свои ли мы?

– А разве нет, госпожа? – улыбка мужчины была в нужной мере тонкой и понимающей. Но не панибратской, ни в коем случае не наглой…

Просто сошлись двое умных людей.

– Ваш сын с русской царевной помолвлен, дочь – с польским королевичем, считай, три страны рядом стоят. Грех им вместе-то не быть! Конечно, свои вы для государя. А вот те – кивок в сторону, в которой, Илона знала, располагалась Австрия, – нет. Просто надо подумать, как бы так сделать, чтобы на себе вины не иметь.

Илона перевела дух.

Кажется, все не так страшно, как она возомнила.

Ну, Леопольд. И что?

А вот то.

Казненный отец. Убитый брат. Погибший от руки Леопольда (плевать, что не сам травил, приказ-то он отдавал!) муж. И – дети, ее дети…

Про Имре Илона сейчас и не подумала – предводитель куруцев сам был зубастым и хищным. И кто кого еще сожрет, если дойдет до дела.

– Что хочет делать русский государь?

Илона отчетливо понимала, что если дать Евгению Савойскому военную силу, то… куда будет направлен первый удар?

На турок ли?

Или на ее земли?!

Вполне возможно, что второе, особенно с подачи иезуитов…

– Тянуть время. Но возможны… проблемы.

Это Илона понимала.

– Я буду настороже. Обещаю.

Она сегодня же напишет Имре. И русскому государю. И…

– Вы побудете здесь еще пару дней?