Королевские камни - Карина Демина Страница 31

— Что ж, юная леди, — Райдо поклонился, — добро пожаловать в семью и полагаю, сейчас нам стоит наведаться в гости к вашим родителям. Во избежание, так сказать, дальнейшего недопонимания, которое может иметь неожиданные последствия…

…про последствия Нира не поняла.

Она вообще совсем перестала понимать что-либо.

Их ждали, это точно.

И Нат сначала напрягся, а потом вдруг успокоился… и бумага эта… что в бумаге было? Она хотела спросить и, будь они с Натом наедине, спросила бы всенепременно, но при всех стеснялась.

Райдо смотрит с насмешкой.

Он не злой, только большой очень и в шрамах, но выглядит куда лучше, чем Нира запомнила, и значит, есть шанс, что он все-таки не умрет. Зато тот, второй, который тенью держится за плечом Райдо, разглядывает Ниру пристально, с насмешкой, и от внимания его ей становится не по себе.

— На. — Нат, точно опомнившись, вытащил из рукава ту самую бумагу, которую ему вручил Райдо, и протянул ее Нире.

Она взяла. Хотела развернуть, но в перчатках было неудобно, и Нира стянула перчатки зубами, а потом только вспомнила, что благовоспитанные леди так не делают. Нет, наедине, может, и делают. Кто знает, чем благовоспитанные леди наедине занимаются? Но вот при свидетелях, так точно нет. Но поздно. Не натягивать же перчатки вновь?

И бумага эта… плотная такая… со знакомой вязью, с тиснением золотым… и буквы выведены аккуратно. Красивый почерк. У Ниры никогда не хватало терпения, чтобы буковку к буковке вырисовывать… а тут… и за почерком сами слова теряются.

Нира читает. Перечитывает. И стесняется собственной глупости, потому как все вокруг наверняка считают ее круглой дурой, раз она эти пару строк осилить не способна. Понимание приходит вместе с ужасом. Это получается, что она, Нира… она больше не Арманди, а… Нира из рода Зеленой Сурьмы… Младшая ветвь… младший сородич…

— А… я замуж вышла, да?

— Да, — ответил не Райдо, но тот, другой пес. — Не переживай, дочка. Замужем не так уж и страшно… а этого остолопа мы как-нибудь да воспитаем. Совместными усилиями.

Нира хотела сказать, что он вовсе не остолоп и вообще вполне ее устраивает, но промолчала, а бумагу вернула Нату…

…к родителям…

…нет, Нира предполагала, что рано или поздно встретиться придется, и лучше бы поздно, чем рано, а еще лучше, чтобы она написала письмо… в письме, глядишь, она бы сумела найти правильные слова…

…но Райдо ждать письма не намерен. И, кажется, Нат согласен с ним. Он взял Ниру за руку и сказал:

— Не бойся. Я не позволю тебя обидеть.

Тот, который решил Ната воспитывать, только хмыкнул. А Нат добавил:

— И кольцо твое заберем…

…с кольцом Мирра точно расставаться не захочет. И вообще, будет скандал…

Был.

Мама кричала и грозила Нату судом, тюрьмой и кандалами… и за шерифом послали, а Мирра в обморок то и дело порывалась упасть, и папа ей флакончик с нюхательными солями протягивал, она же отмахивалась…

Нире было стыдно. Почему они такие? И мама, и Мирра, и папа тоже, который ничего-то против псов не имеет, но молчит. От молчания его совсем плохо становится.

— Хватит. — Райдо не кричал, но голос его прозвучал властно, и мама подчинилась.

Она никогда и никому прежде не подчинялась, а тут вдруг. Замолчала. И рот прикрыла рукой. И заплакала вдруг некрасивыми крупными слезами, от которых Нире стало горько-горько. Она почувствовала себя бесконечно виноватой.

— Хватит, — чуть тише повторил Райдо. — И, миссис Арманди, прекратите разыгрывать из себя жертву. Ничего страшного не случилось.

— Моя дочь… моя бедная девочка… — Мама прижала руки к груди, и жест этот был настолько театрален, что Нира отвернулась.

А слезы? Они тоже ненастоящие?

— Ваша девочка теперь отнюдь не бедная… — заметил Райдо. — А когда вернете ей кольцо, будет еще богаче.

При упоминании о кольце Мирра вновь попыталась изобразить обморок, но была остановлена тихим голосом отца:

— Мирра, верни.

— Нет! — Она не привыкла, чтобы отец перечил ее желаниям.

Он ведь всегда молчал. Мог бы и сейчас промолчать, но он сунул пальцы под тесный воротничок, потянул его, ослабляя, и повторил:

— Верни. Кольцо принадлежит Нире по праву…

Чушь. Оно слишком хорошо для этой маленькой мерзавки, которая думает, что теперь-то утерла Мирре нос… всегда завидовала… притворялась хорошей, но ведь завидовала.

Портила.

И то платье, на которое якобы случайно опрокинула чашку с чаем.

И чулки, что взяла без спросу, и матушкину задумку… подслушала, рассказала… предупредила… из-за нее Мирра пережила то унижение… а теперь еще и кольцо вернуть.

Отец, сидевший рядом, стиснул руку. И пальцы его оказались непривычно жесткими.

— Мне больно! — взвизгнула Мирра, пытаясь руку эту стряхнуть.

Но отец был непреклонен:

— Верни Нире кольцо. И поговорим серьезно.

Как будто кто-то когда-то поверит, что с этим человеком можно разговаривать серьезно? Он же смешон! И беспомощен! Всегда таким был… верно мама говорила, что он — ничтожество… и Мирра теперь понимает это лучше, чем когда бы то ни было прежде.

Но кольцо вернет.

Она молча поднялась и вышла, а вернулась уже с перстнем… и не удержалась, бросила на пол:

— Забирай!

— Мирра!

На окрик отца Мирра лишь плечом дернула. Она сделала то, что от нее требовали. И если Нире так уж нужно это колечко, то подберет. Ничего, пол чистый.

Но кольцо подняла не Нира, а ее щенок.

— Может, — спросил он, глядя на сестрицу снизу вверх с таким обожанием, что тошно стало, — все-таки другое купим?

— Нет. — Нира вытянула ручку.

Крупный алмаз хищно блеснул, а Мирра прикусила язык, с которого готовы были сорваться ядовитые слова…

Ничего, придет время, Мирра со всеми посчитается. У нее будут свои кольца, и не только кольца. Он ведь говорил, что там много всего, и Мирра сама помнит… чего только стоит тот гарнитур с алмазами и сапфирами… или брошь-лилия… или перстень с огромным изумрудом…

Надо просто подождать.

Но видит Бог, до чего сложно ей давалось ожидание.

— Итак, с кольцом мы разобрались. — Райдо откинулся в кресле, слишком низком и тесном для него. — Остались кое-какие мелочи.

— Вы считаете этот нелепый брак мелочью? — Матушка забыла о слезах.

Она промокнула глаза платочком и губы вытерла. Без помады они стали блеклыми, некрасивыми. И сама она, постаревшая, была отвратительна.