Ведьмаки и колдовки - Карина Демина Страница 31

Грызла.

И выглядела при том страшно собою довольной.

— Но твой кавалер мне не нравится.

— Главное, чтоб он мне нравился, — ответила Лизанька, внезапно успокаиваясь.

Да и положа руку на сердце, что эта, чернявая, ей сделает?

Ничегошеньки.

Да, папеньке нажалуется… да, папенька опять станет Лизаньке пенять, что, дескать, ведет она себя непозволительно… но и только.

Князь настроен пресерьезно, не отступится…

…и будет Лизаньке идеальное предложение с букетом розанов, кольцом и страстным в любви признанием… а потом она снова позволит себя поцеловать.

Жениху ведь можно.

— Он может оказаться… не тем человеком, за которого себя выдает. — Тиана слизала с пальцев полупрозрачные былинки, которые остаются от тыквенной скорлупы. — Представляете, как оно огорчительно будет?

— Представляю, — сквозь зубы ответила Лизанька.

Семечки она не возьмет.

Принципиально.

И еще потому, что девицы высокого роду, даже если только высокий род в перспективе ожидается, семечки не едят, если, конечно, оные девицы — не круглые дурочки навроде Тианы Белопольской.

Где ее папенька откопал только?

— Вот у нас в Подкозельске…

— Прекратите! — Лизанька смахнула семечки на траву. — Я знаю, что нет никакого Подкозельска…

— Как нету? — притворно удивилась чернявая стервь. — Есть! Еще как есть! Хороший город! Основан в три тысячи пятьсот пятьдесят втором году от Сотворения мира… ежели мне не верите, то в справочнике гляньте.

И глядит так, что Лизанька краснеет.

От злости.

Исключительно.

— Вы… я знаю, что вы не та, за кого себя выдаете!

— И кто я?

А взгляд-то такой кроткий, невинный даже взгляд.

— Папенькина акторка! Он вас привез, чтоб за конкурсантками приглядывать! И если вздумаете мне мешать… — Лизанька наклонилась к смуглому ушку. — Я всем расскажу! Поглядим, что тогда папенька с вами сделает… за разглашение…

— А вы не думали, — акторка глядела снизу вверх с такой улыбочкой, от которой у Лизаньки вовнутри все переворачивалось, — что если вдруг вы заговорите, то хуже всего будет именно вашему папеньке?

Лизанька уйти хотела, но руку ее перехватили, сжали:

— Подумайте на досуге. Быть дочерью познаньского воеводы всяк интересней, чем быть дочерью бывшего познаньского воеводы.

— Ты мне угрожаешь?

Тиана руку выпустила и головой покачала:

— Это ты себе угрожаешь. И, к сожалению, не только себе.

Вот же… дрянь черноглазая!

Лизанька ушла с гордо поднятой головой.

Себастьян вздохнул и вытер пальцы о подол нового платья из воздушной кисеи. Вот же… Евстафия Елисеевича было по-человечески жаль, и Себастьян в кои-то веки не знал, как ему с этой жалостью быть. И с Лизанькой, конечно… по-хорошему, следовало бы доложиться, но начальство любимое, услышав о дочери этакое, в расстройство придет. А у него, у начальства, язва и сердечко пошаливает… и вообще, вышел Евстафий Елисеевич из того возраста, когда любые огорчения переживались легко. С другой же стороны, молчать никак невместно, поскольку кто ж знает, чего Лизаньке в светлую голову ее взбредет…

Себастьян вздохнул.

Доложит.

Вечером же отпишется…

Но до вечера предстояло дожить… утро выдалось спокойным, и это спокойствие несколько Себастьяна смущало, заставляя ожидать подвоха. И теперь, стряхнув остатки шелухи на траву, он огляделся.

Тихо.

И никого-то рядом. Скворец любопытный, на дереве пристроившийся, не в счет. Смотрит круглым глазом, подмигивает… нет, этак недолго и паранойю заработать.

Возвращаться надобно.

Себастьян вздохнул, подумав, что этак он до конца недели не дотянет…

…возвращаться в Цветочный павильон не хотелось. И он позволил себе минуту слабости… ладно, минут пятнадцать слабости и отдыха на скамеечке. Себастьян задрал подол по самые колени, откинулся и глаза закрыл… хорошо.

Солнышко греет.

…на рыбалку бы… в поместье… там Себастьян уже лет пять как не был… после смерти нянечки и не заглядывал, а следовало бы… на погост сходить, на могилку… розы вот посадить… или анютины глазки… или что там принято, чтобы красиво… а потом в сад, где уже вызревают яблоки…

И Лихо с собою взять, помириться наконец, чтоб как раньше… младший и бестолковый, хотя серьезным пытается быть, а все одно бестолковый.

Родной.

И вдвоем на рыбалку. Себастьян места знает, если, конечно, за годы не изменились. Сядут на бережку, на травке, которая мягкая… вода, камыши, стрекозы… гудение мошкары… поплавки и снасти… беседа неторопливая… глядишь, Лихо и расскажет, как вляпался… а если и нет, то не надо.

Главное, что живой.

…а потом, уже по темноте, домой. И на пироги холодные, которые оставят на кухне… и еще молоко с вечернего удоя, отстоявшееся, с толстым слоем желтоватых сливок.

Хорошо…

Себастьян открыл глаза и вздохнул, отгоняя видение полусонного, словно бы выпавшего во вневременье пруда… интересно, а жив ли старый сом, о котором говорили, что будто бы он в бочаге еще при Себастьяновом прадеде завелся?

Или рыбы, даже огромные, столько не живут?

…а возвращаться пора. И пусть боги милосердные, к которым Себастьян обращался редко, дадут ему терпения. И удачи, само собой.

Чуял — удача понадобится.

…к обеду Себастьян, естественно, опоздал.

— Рада, что вы, панночка Тиана, все ж изволили почтить нас своим присутствием, — едко заметила Клементина, когда Себастьян предстал пред ясные ее очи. — А мы уж стали волноваться, не случилось ли с вами еще какого-нибудь… происшествия.

— Да боги с вами, панна Клементина! Чего со мною случится-то? — почти искренне удивился он.

— Как знать… тогда не будете ли вы столь любезны объяснить, где пропадали?

— Дык… цветочки собирала. Веночек плела. — Себастьян продемонстрировал кривоватый веночек из одуванчиков. — Вышла погулять, а тут они…

— Кто?

— Одуванчики! И я вдруг вспомнила, как у дядечки дома на Ирженин день веночки плела. Все девки плетут, ну чтоб в воду пустить и на женихов погадать. И я тоже! И этак мне стало тоскливо на душе, что прям хоть волком вой! А я себе и сказала, что от вытья проку никакого! А веночек сплести можно, глядишь, и полегчает! Правда, хорошо получилось?

Тиана веночек примерила.

— Очень хорошо, — сдавленно произнесла Клементина. — 3-замечательно просто.