Женись на мне, дурачок! - Вера Чиркова Страница 31

— Клара! — укоризненно уставясь на магиню, воскликнул я, вскакивая с кресла. — Как ты могла так поступить? Я тебе так доверял!

— Да при чем тут доверие?! — яростно шипит она, подскакивая почти вплотную и глядя на меня снизу сердитыми глазами. — Ты просто не хочешь сейчас рассуждать логично!

Хочу. Но не могу. Это было мое дело! Я был в нем почти с самого начала. И у меня в нем личный интерес!

— У тебя в этом деле личный интерес, — устало поясняет Кларисса, растеряв внезапно весь свой пыл, — и ты был ранен. А у нас не было времени ждать, пока тебя вылечат.

— Вы могли меня захватить с собой и вылечить по дороге, — повторяю я уже в десятый раз. — Времени это много бы не заняло, а магии у вас было под завязку!

— Это было не целесообразно, — вновь с досадой вздыхает Клара. — Ты не маг и не воин. Нет, я не говорю, что ты не способен защитить себя и отбиться от бандита. Или даже от нескольких. Но сам знаешь — сыскари подготовлены в этом плане гораздо лучше. Ты свою роль выполнил и тебе необходимо было лечение и отдых!

— И потому ты усыпила меня на сутки! — желчно бросил я и оскорбленно уставился в окно.

— Не я, а магистр Леон. Не сердись, Грег, но нам пора собираться, и ты должен быть спокоен и убедителен.

Ну да, после того, как они дружно пробежались сапогами по моему самолюбию, я должен быть спокоен! И убедителен, и хладнокровен! А понять, что я мечтал сам участвовать в освобождении и при этом быть в первых рядах, не желает никто!

— Может… все же выпьешь настоечку? — робко заглядывает Кларисса снизу мне в лицо, держа в руках склянку с прозрачной жидкостью.

— Нет!

Я пока в состоянии взять себя в руки и без успокоительных настоек! Мне просто обидно. Так, как бывало обидно только очень давно, в детстве, когда каждое, даже маленькое предательство казалось концом света.

— Тогда одевайся, — кивает она, указывая на приготовленные вещи. — Выходим через полчаса.

Через полчаса мы вышли из портала прямо в судную комнату и, не мешкая, прошли на свои места за огромным круглым столом, стоящим посредине. Как положено, мы прибыли первыми, но и остальные не заставили себя ждать.

Через секунду в дверь вошел секретарь со свитками и, поздоровавшись, занял свое место.

Затем пришел председатель, милорд Тайнери, дружески кивнул нам и сел рядом с писцом.

И последним из боковой двери появился король. Мы приветствовали его стоя, а он, пожелав нам справедливого судилища, сел на кресло с высокой спинкой, стоящее лицом к центральной двери.

Состроил на лице строгое и непроницаемое выражение и стукнул указкой по колокольчику.

Можно было начинать.

Стражник открыл двери, и в зал вошла главная обвиняемая, миледи Ортензия Монтаеззи.

Я сидел не шелохнувшись, только руки заранее убрал со столешницы и, откинувшись на спинку кресла, вжался в нее спиной.

Мне нужно было во что бы то ни стало выдержать несколько часов, пока будет длиться допрос миледи. Потом станет легче.

— Как ваше девичье имя? — задает первый вопрос председатель.

Она молчит несколько секунд, строго глядя в никуда такими знакомыми серыми глазами, а потом четко говорит:

— Ортензия Монтаеззи.

Мы ждем некоторое время, которое понадобилось королю, чтобы вернуть на лицо официальное выражение.

Привычные к любым откровениям чиновники даже не охнули, а Кларисса, скосив глаза, проверила мою выдержку.

Но я ничего. Держусь. А синяки на коленях скоро пройдут, у меня мазь хорошая есть. Клариссой приготовленная.

— Кто это может подтвердить?

— Документ, написанный моим отцом и заверенный его печатью.

— А ваш отец… не мог написать его позже, под влиянием… нежных чувств? — резко бросает король, сжимая указку так сильно, что я начинаю волноваться за ее сохранность.

Ну имею же я право хоть за что-то волноваться?

— Маги проверили дату написания. Миледи не врет, — скучным голосом роняет Кларисса.

— А почему он тогда не объявил… это всем? — недоверчиво хмурится его величество.

Я понимаю, королю очень неприятно, что уважаемый полководец оказался нарушителем закона.

Интересно, а что будет с ним, когда он поймет, что милорд был не простым, а злостным нарушителем.

— Он оставил на случай, если мне придется это объяснять, подробное письмо, — сухо произносит Ортензия, и в ее глазах на миг вспыхивает такая боль, что я едва сдерживаюсь, чтоб не сорваться с места и не ринуться к ней.

— Письмо подлинное и прилагается к делу, — так же безразлично поясняет Клара.

— Зачитать, — помолчав несколько секунд, постановил король, и я стиснул зубы.

Ну разве не мог он прочесть это быстренько про себя? Мне Клара уже в двух словах все объяснила, чиновники тоже могли бы прочесть заранее, прояви они такое желание.

— «Я, лорд Доральд Монтаеззи, находясь в здравом уме и твердой памяти, сим свитком желаю разъяснить…» — размеренно читает милорд Тайнери, а я представляю сурового воина, задумавшегося над бумагой с пером в руке.

Все в его жизни было размеренно и правильно — хорошо воспитанная жена из знатной семьи, милый крошка сын, наследник имени и крови. И вдруг все исчезло, оказалось ложью, подделкой. Жена любила другого, ребенок был чужим.

А потом… он и сам не запомнил, в какой из летних дней впервые услышал в закатной тишине приятный голосок, тихо выводивший печальную песню.

Ее слова были так созвучны горькой обиде, бушевавшей в его душе, что милорд слушал затаив дыхание. И в следующий вечер был рад, как старому другу, нежному голосу, вновь зазвучавшему в гаснущих сполохах заката. С тех пор он взял за привычку откладывать в это время все дела и, распахнув окно, слушать нехитрый мотив.

А когда в один прекрасный вечер не услышал знакомой песни, был опечален — почти как любовник, не дождавшийся обещанного свидания с возлюбленной.

Но смолчал, хотя потом весь день был не в духе. А когда и на следующий вечер не услышал привычного пения, вызвал управляющего.

— Узнай, куда подевалась женщина, что пела вечерами печальные песни, — бросил приказ и приготовился ждать, пока управляющий проведет расследование.

— Это Зося, что ли? — хмыкнул в ответ всезнающий слуга. — Да куда ж она могла деться? На кухне, поди, ужин готовит.

— А почему… не поет? — сам удивляясь своему любопытству, спросил милорд.

— Так выздоровел ведь Хенрик! Ну, сынок ее маленький. А когда он здоровенький, то и без песен засыпает, как набегается. Уж третий годок ему! — с удовольствием объяснял управляющий, довольный, что может подробно ответить на вопрос господина.