Драконье лето - Ольга Силаева Страница 31

Я рывком сел.

— Сколько я спал?

— Три с половиной часа, — холодок в ее голосе сменился сочувствием. — Так устали?

— Нет… и да. Много всего случилось по дороге.

— Я слышала, — без улыбки кивнула она.

— Может, вы мне и подскажете, что со всем этим делать? — вздохнул я, вставая. — Кстати, ваш бывший подопечный забыл тетрадь.

— Это ваша, — ответила Эйлин. — Вам многое понадобится записать. Идемте.

— На крышу?

— О нет, — она засмеялась. — Невыспавшийся маг — страшная сила. Мы начнем с подвалов.

— Как вам будет угодно, — наклонил голову я. — Я следую за вами.

Спать хотелось неимоверно, куда сильнее, чем утром. С тех пор, как я ввязался в эту авантюру, мне ни разу не удалось выкроить нормальные десять часов, будто невидимая рука отрезала ночью минуты и передавала кому-то другому, свежему и выспавшемуся. Кто спит мой сон?

Я прикрыл рот ладонью, давя зевок. В следующую секунду я получил такой удар по запястью, что рука вмиг упала, беспомощно повиснув.

Сначала я даже не понял, что произошло, и изумленно обернулся, разминая кисть. На кровати, как и ожидалось, никого не было. Я повернулся к Эйлин.

— Что?..

— Прошу меня извинить, — Эйлин вздохнула. Вокруг ее пальцев плясали искры. — Представьте, что это сделали вы сами.

— Я еще не сошел с ума, — возразил я. Онемение прошло, и я зашипел сквозь зубы.

— Сошли, если подносите кисть рабочей стороной ко рту. Один ожог там, и вы выйдете из строя на неделю. Две глубокие раны крест-накрест, как пытали драконы, — и будете восстанавливаться полгода, если не больше.

— Пытали?

— Да, — ее лицо потемнело. — Маги, впрочем, не оставались в долгу; когда-нибудь вы узнаете подробности. Не отвлекайтесь.

Она подняла руку ко рту ладонью наружу.

— Вот так.

— Вы нанесли удар магией? — спросил я, отпуская запястье.

— Конечно. Физически вы сильнее меня, да я и не успела бы перехватить руку. Огонь изо рта идет у каждого начинающего мага, — продолжала Эйлин, делая мне знак следовать за собой, — но у вас это выражено куда как ярко.

Откуда ей знать? Ах да, Марек и де Верг; разбойники в лесу.

— И что мне делать? — спросил я, выходя из комнаты вслед за ней.

Мы начали спускаться, и голос Эйлин зазвучал приглушенно.

— Берегите ладони. Огонь должен идти только через руки — если вы чувствуете пламя за зубами, с вами определенно что-то не так.

— Да уж я думаю, — пробормотал я.

— Есть одна техника. Перед сном мысленно собирайте тепло в кистях рук. Проводите линии от рта к ладоням и ведите пламя по ним. Главное, — она с улыбкой обернулась, опираясь на резные перила, — не прожечь одеяло.

Мы обогнули анфиладу залов, по которой я шел утром, и долго спускались по узкой лестнице. Внизу мягко горели газовые лампы.

— Обычно мы не тратим газ зря, — пояснила Эйлин. — Но ради первого визита можно и пренебречь правилами.

Она толкнула дверь.

Внутри жило звездное небо. В полной темноте искрились сияющие капли, а вдоль стен матово светились одноцветные гравюры.

— Ну ничего себе… — прошептал я, оглядываясь.

— Существует много теорий, откуда мы пришли, — заговорила Эйлин. — Как возник мир — отдельный вопрос; мы знаем, что его нужно беречь, и довольно. А вот кто был первым, человек или дракон? Сколько правды в древних мифах?

— Если верить мифам, то дракон. А если не верить, то мы ничего не знаем.

— Почти, — согласилась Эйлин. — А вот если верить редким и разрозненным архивным свиткам, получается совсем наоборот: сначала и всегда были люди. И, не зная никакой магии, они переделали себя так, что с иными и жить в одном мире стало страшно. Некоторые из них, подражая еще более древним мифам, — я мысленно схватился за голову, — стали драконами, и отправились искать себе другой мир. Их яйцо упало в море, но они выбрались. Дальнейшие события описаны в наших мифах.

— Удивительная легенда. — Я посмотрел ей в глаза. — Или сказка для наивного адепта?

— Это правда — если в нее верить. Важно другое: если несколько смельчаков пересекли небо и прошли из мира в мир, уж в этом-то мире мы можем все. Или нет? Как вы думаете, Квентин, что невозможно совершить?

Я подумал об Эрике. О родителях. О первом драконе, поднявшем руку на сестру или брата.

— Изменить прошлое, — сказал я.

Эйлин опустила голову.

— Да, — ее голос прозвучал глухо. — Это так, к сожалению или счастью. Необычный ответ: чаще говорят, что невозможно научиться летать.

На соседней гравюре дракон расправлял крылья над силуэтом замка. Я криво улыбнулся.

— Так вот, — продолжала Эйлин, — вы правы: прошлое уже случилось. Но в будущем достижимо все. Смотрите!

Она указала на гравюру напротив. Я повернул голову, и заготовленная острота вылетела из головы.

В высокой траве стояло огромное яйцо. Сверху по нему расходились трещины; в просвете сияла любопытная морда. А на небе, на звездном небе…

— Солнце? — поразился я. — Не может быть.

— Против этих слов я вас и предостерегаю, — покачала головой Эйлин. — Это не солнце: нет лучей. Чародей изобразил ночное светило, словно говоря: даже такое возможно.

Меня ударило, как тогда у костра. Эти гравюры созданы на огне! Они — работа мага! Который, вероятно, знает и то, как наносить скрытые рисунки на кожу. Как читать их.

Я так близко!

— А кто создал эти гравюры?

— Какая разница? Имя не имеет значения, Квентин. Сказка остается.

— Может быть, поэтому не помнят и вещей поважнее, — отпарировал я. — Где теперь те архивы? Только «редкие, разрозненные» листы и остались.

— Был пожар, Эйлин нетерпеливо щелкнула пальцами. — И не один. Доверьте архивы драконам — еще и не то будет. Но я отвлеклась: вернемся к сказке. Позже, если вы выразите желание заняться искусством гравировки, я смогу это устроить.

— Вернемся, — покладисто согласился я. — Так что вы хотите мне сказать?

— Не сказать, — улыбнулась она. — Показать. Все, что вы видите здесь, осуществимо.

Я шагнул вперед, и вокруг завертелись бесконечные миры-истории. Маг, плывущий на спине среди облаков; бесконечные колеса фейерверков; ураган, разрезающий реку пополам; изувеченный человек, открывающий глаза на лекарском столе; дирижабль, парящий выше звезд; шквал пламени, охватывающий ледник, и стена ветра, превращающая ледник в исходное состояние.

— Невозможно, — прошептал я у последней картины.