Поводырь - Андрей Дай Страница 31

Рванул из кармана список.

– Купец Ерофеев?

– Здеся, ваше превосходительство. – Тот самый старик из первых рядов. Кто бы сомневался.

– Через два часа быть у меня в гостинице…

Не ждал согласия. Не появятся сами – приведут под конвоем. Земский судья смеяться по ночам станет, спать не сможет – столько я ему дел заведу. Уголь копать тоже кто-то должен.

– Шкроев?

– Тута, господин губернатор.

– В шесть часов пополудни. Мясников?

– Да, ваше превосходительство?

– Завтра. Девять часов утра. Куперштох?

– А-а-а?

– Хрен – на! Завтра. Одиннадцать часов! Все, кого не назвал, но имеющие что мне сказать… испрашивайте аудиенции в установленном порядке. А теперь… пшли вон, бараны!

Пришлось ждать, пока расфуфыренные богатенькие буратины покинут помещение. Хорошо, Безсонов понимает намеки. Подмигнул, мотнул подбородком в сторону сгрудившейся возле выхода выставки меховых изделий. И вот уже скалящиеся казачки нагайками и пинками подгоняют упирающееся стадо. Нечасто мальчикам доведется покрасить забор… Мои «овчарки» особо не стеснялись…

Господи! Хорошо-то как! Птички чирикают. На корявой ранетке хохлатые, похожие на попугаев свиристели переговариваются. Солнышко светит. Снег пахнет влагой – верный признак: весна близко. Еще холодно. Еще зима, но скоро, совсем скоро вся эта белая мерзость исчезнет, превратится в веселые ручьи и скучные лужи. А потом – трава. Жизнь. Экологически чистая жизнь.

Безсонов молча топал рядом. Десяток верховых казаков регулировал движение народа на Базарной площади – я не желал неожиданных встреч. Навстречался. Совершенно не тянуло к делам, в тепло, под крышу. Хотелось просто бродить по деревеньке, смотреть на причудливо украшенные резьбой дома, на людей. Хоть на полчаса почувствовать себя туристом…

Краем глаза заметил движение сбоку. Рука дернулась в карман, к оружию, но это всего лишь Степаныч размашисто перекрестился на тусклые купола церквушки. Удивился. Как раньше не обращал на это внимания? Оглянулся, выискивая знакомые жесты. Те, кто не тянул пальцы ко лбу, – не христиане. Иудеи, скорее всего. Их в Каинске полно. А вот остальные…

Остальные верили! Не так, не мимоходом, не по привычке. Искренне, от души. Некоторые – и истово. Губы шептали молитвы, шеи гнулись – не от страха, не от уважения к дому Господнему. От благодарности к Сыну Человеческому, принявшему на себя грехи. Один за всех – тогда. И все к Одному – теперь. Как случилось, что все эти люди однажды поверили – Бога нет? Как могли они вот этими руками сбрасывать кресты с колоколен? Какие слова нужно им сказать, чтобы в одночасье стереть тысячелетие благодарности? Свобода? Воля? Власть? Блестящие, словно фантики французских конфет, слова для образованного человека, но что они вот этим сибирякам? Свобода? А кто из них несвободен? Чиновники, купцы и военнослужащие. Остальным-то что? Тайга большая – иди-ка, поищи. Воля? В границах от морали до смирительной рубашки – бери, пользуйся. Власть? На что она им? Кому нужна власть в краю, где от деревни до деревни сотни верст? Что делить?

Но тогда – почему?

Эх, блин! Все настроение пропало. Припомнились непрочитанные письма на столе и грядущая встреча с Ерофеевым. И время. Безжалостное, неумолимое, бесконечное и драгоценное, утекающее сквозь пальцы, как бы ни сжимал кулак, время.

Чудны дела твои, Господи! Глянул на кулак и вспомнил о почерке. То-то папаша твой, Герочка, удивится, если у тебя вдруг почерк изменится. Да знаю. Да точно. Наука есть такая – графология. Изучение характера человека по его почерку. Говорят, даже точная наука. Вроде математики. Завиток влево – подонок. Вправо – однозначно подонок. Хи-хи! Ну да с этим еще полбеды. Напишем: мол, руку повредил… Стиль письма от возраста и опыта человека тоже меняется… А вот чего с этими вашими ятями и фитами делать? Меня читать-писать в обычной советской школе учили. Потом в институте доучивали. Так что у меня самое лучшее в мире образование. Это не я придумал – общепризнанный факт. Вот только незадача – я читаю-то ваши ижицы с трудом, не то чтоб еще и писать… Если от смены почерка Густав Васильевич еще просто удивится, то от моего алфавита просто обалдеет!

Хороший вариант, Гера! Действительно, хороший. Молодец, парень! Хвалю. Чувствуется – растешь над собой, развиваешь соображалку! Действительно, отчего же мне не писать письма на нерусских мовах? Папе – на дойче, великой княжне – на хранцузском. Пожаловаться еще, типа скучаю по образованности. Не с кем туточки словом импортным перекинуться. Дикие места, дикие люди. Окромя русского да татарского, ни на каковском не балякают. Так и забыть можно…

А потом… а потом у меня секретарь будет. Говорил, что знаю, кто мне его подберет? Причем я еще и выбирать буду из лучших представителей. Вот секретарь и будет с ятями документы шпарить, а я милостиво подписывать. На счастье, автограф мы с Герой быстро согласовали. Простенько и со вкусом.

Гинтар принял с плеч пальто. На столе потрескивал угольками вскипевший самовар, но приходилось отвлекаться от чайного натюрморта. Вслушиваться в размеренное брюзжание прибалта, который на немецком рассказывал, какие слухи о подвигах губернатора прилетели впереди меня. Принесла новости вовсе не сорока на хвосте, а вполне себе симпатичная горничная с выпученными от нетерпения глазами.

Оказывается, я вдрызг разругался с купцами, приказал некоторых – в основном иудеев – побить плетьми, а остальных выгнал взашей. Причем еще успел наобещать несчастным все кары небесные и даже – кошмар! – каторгу. Интересно, среди них телепат завелся, или у меня все на лице написано было?

Но и это еще не все. Потом достал из кармана толстенную папку, где «вся-то жистюшка кажного из людей торговых прописана». Где бы взять такую чудесную вещь? Оружие куда более эффективное, чем пресловутый меч-кладенец. Выбрал из этой мифологической базы данных самых состоятельных, которым приказал самим явиться в тюрьму пересыльного острога. Вот я какой!