Падение Святого города - Р. Скотт Бэккер Страница 31

Среди новоприбывших даже разряженные вельможи не могли или не желали мериться с ними взглядом. Многие делали вид — посматривали искоса, многозначительно кивали, — но неизменно опускали глаза вниз, на сапоги или сандалии. Новички чувствовали: выдержать взгляд таких людей — все равно что быть измеренным. Причем не греховной и переменчивой человеческой мерой, но всей глубиной и высотой случившихся событий.

Один вид выживших был обвинением. Они вынесли слишком много.

Лишь несколько сотен из тысяч новичков, раздраженные таким преображением, осмелились подвергнуть сомнению другую глубинную перемену Священного воинства: присутствие Воина-Пророка. Самые властные и могущественные из них, вроде Догоры Теора, тидонского графа Сумагальты, были введены в «племя истины» самим Воином-Пророком. Остальных дружески приняли Судьи из их родных краев, воодушевлявшие людей на молитвы и Погружения. Тех, кто все еще не принял перемены, отделили от соратников и приписали к войскам верных. Самых рьяных противников Воина-Пророка отправили к Госпоже, и больше их никто никогда не видел.

Айнрити застали Энатпанею пустой. Враги оставили ее. Готьелк, который шел вдоль побережья вместе с тидонцами, встречал по дороге сожженные руины деревень. Их было около сотни. Хотя большинство местных энати — народа, происходящего из древнего Шайгека, — оставались в своих городках, ни одного из кианских господ найти не удалось. Войска не заметили вдали ни единого вражеского патруля. Ни одно крупное поселение не уцелело. Когда Атьеаури и его гаэнрийцы подошли к окраинам Энатпанеи, старые форты, охранявшие пути в Ксераш, еще дымились, но врагов нигде не было.

Язычникам сломали хребет, как и говорил Воин-Пророк. Казалось, Священное воинство и Шайме разделял лишь один триумфальный марш.

Первые части войска спустились в Ксераш и разбили лагерь на равнине Хешор, устроив там большое празднество. Ксераш часто упоминался в «Трактате» — так часто, что многие спорили о том, не вступили ли они уже на Святую землю. Люди собирались послушать чтения Книги Торговцев, рассказы о годах изгнания Последнего Пророка, проведенных среди порочных ксерашцев.

Благоговение охватывало людей от осознания того, насколько близко они находятся к местам, упомянутым в книге.

Но за столетия названия изменились, что вызывало множество споров о рукописях и географии. Разве город Бенгут не стал городом Абет-Гока, где амотейские купцы укрыли Последнего Пророка от гнева ксерашского царя? А массивные руины близ Пидаста — не остатки великой крепости Эбалиол, где был заточен Айнри Сейен за проповедь «тысячи храмов»? От войска стихийно отделялись группы пилигримов, желавших посетить священные места. И хотя повсюду их встречало упрямое молчание руин, глаза паломников по возвращении пылали гневом. Ибо они шли путями Ксераша.

В Эбалиоле Воин-Пророк поднялся на остатки фундамента и обратился к тысячам собравшихся.

— Я стою, — вскричал он, — там, где стоял мой брат! Двадцать два человека погибли в отчаянной давке. Это можно было счесть дурным предзнаменованием.

Тысячу лет так называемые Срединные земли были предметом вожделения королей Шайгека на севере и царей Старого Нильнамеша на юге. После сокрушительного поражения Анзумарапата II нильнамешский царь Инвиши расположился на равнине Хешор с бесчисленным воинством. Он надеялся защитить свою империю, насильно переселив сюда народ. Эти темнокожие люди принесли с собой своих праздных богов и свои вольные нравы. Они построили Героту, крупнейший город Ксераша, в самом сердце равнины, и стали прилежно возделывать землю, как во влажном Нильнамеше.

Ко времени Последнего Пророка Ксераш уже был старым и мощным царством, получавшим дань от Амотеу и Энатпанеи. Амотейцы считали ксерашцев бесстыжим народом, язвой земли. Для авторов «Трактата» это была страна бесчисленных домов разврата, царей-братоубийц и вопиющего мужеложства. И хотя кровь и обычаи Нильнамеша давно уже иссякли, для Людей Бивня «ксерашец» доныне означало «мужеложец», и они карали фаним Ксераша за преступления давно умерших. Ксераш, по которому ныне продвигались айнрити, был местом древнего и запутанного зла. И его народ призывали к ответу не один раз, а дважды.

Донесения о погромах становились привычными. В большой крепости Кидженихо на побережье граф Ийенгар приказал своим нангаэльцам сбросить гарнизон со стен на волноломы внизу. А укрепленный город Наит высоко в предгорьях Бетмуллы граф Ганброта и его инграулишские рыцари сожгли дотла. На Геротском тракте — на дороге в Шайме! — попадались беженцы, и на них ради забавы охотились кишьятские рыцари графа Сотера.

Воин-Пророк быстро отреагировал на это. Он выпустил указы, запрещающие убийства и насилие, и изгнал виновных в самых вопиющих зверствах. Он даже отправил Готиана к Ураньянке, айнонскому палатину Мозероту, дабы высечь его. Говорили, что именно Готиан приказал лучникам перестрелять прокаженных близ города Сабота.

Но было слишком поздно. Атьеаури вскоре вернулся с известием, что Герота сожгла свои поля и плантации. Кианцы сбежали, но весь Ксераш был для них закрыт.

Несмотря на ужасающие различия, дорога в Ксераш напомнила Ахкеймиону дни, когда он был наставником Пройаса в Аокниссе. Или так он поначалу уговаривал себя.

Один раз кобыла Эсменет захромала после опасного спуска по извилистой дороге в энатпанейских холмах, и Ахкеймион увидел, как несколько десятков рыцарей предлагают супруге Воина-Пророка своих коней. Отдать коня — это как отдать свою честь, поскольку без коня рыцарь не может воевать. Ахкеймион наблюдал подобное, когда сопровождал Пройаса и его вдовствующую мать в ее анплейские владения. В другой раз они встретили тидонских цехотинцев — как оказалось, из нангаэльцев лорда Ийенгара, — которые несли на семи или восьми копьях только что убитого кабана. Этот древний обычай вассалитета Ахкеймион видел однажды при дворе отца Пройаса, Эукернаса II.

Но было и другое, Множество моментов напоминали ему о днях юности, невзирая на ежедневные унижения от пребывания вблизи Эсменет. С одной стороны, люди из свиты Келлхуса обходились с ним почтительно и уважительно, но столь серьезно, что это походило на насмешку: он был учителем Воина-Пророка, и эта должность быстро превратилась в нелепое и почетное звание — святой наставник. С другой стороны, он больше не шел пешком. Наличие лошадей было мерилом знатности даже больше, чем наличие рабов, и Ахкеймион, жалкий Друз Ахкеймион, теперь имел гладкого вороного коня, предположительно из собственных конюшен Каскамандри. Он назвал его Полдень, в память о несчастном старом Рассвете.

Ахкеймион теперь просто купался в роскоши. Парчовые туники, муслиновые рубахи, войлочные одеяния — такой гардероб предполагал наличие толпы рабов, переодевающих господина для различных церемоний. Посеребренный панцирь дополнили кожаными пластинами, охватывающими его живот. Шкатулка слоновой кости была полна колец и серег — он считал дурацким обычаем их носить. Пару драгоценных застежек с черным жемчугом он уже кому-то подарил. Амбра из Зеума. Мирра из Великих Солончаков. Даже настоящая постель — в походе! — для кратких часов его сна.

Ахкеймион презирал комфорт еще во время пребывания при конрийском дворе. Ведь он адепт Гнозиса, а не какая-нибудь «анагогаческая шлюха». Но теперь, после стольких лишений.,. Жизнь шпиона была трудной. И то, что в итоге он получил все это, хотя и не мог заставить себя радоваться, почему-то ласкало его душу, проливало бальзам на его незримые раны. Порой он проводил рукой по мягкой ткани или выбирал перстень, и его сердце вдруг сжимала тоска. Он вспоминал, как его отец костерил тех, кто вырезал своим детям игрушки.