Кинжал милосердия - Галина Полынская Страница 31

Они сели за стол и, после непродолжительной беседы о вымышленной передаче, ведущим которой выбрали театрального актёра Нежинского, плавно перешли к отцу Николаю Трифонову, обокраденному теми же бандитам, что похитили кинжалы из Русского музея.

– Да-да, помню это ужасное событие. – Аделаида Николаевна прошлась по комнате и встала у окна в величественной, немного трагичной позе, словно уже работала на камеру. – Мне было тогда лет десять, и, к счастью, мы всей семьёй уехали на дачу…

– С отцом? – перебил Феликс.

– Нет, у него было много работы, и приезжал он к нам только по выходным.

– Ограбление произошло ночью?

– Да.

– Получается, ваш отец не ночевал дома. Где он был, вы не знаете?

– Этого уже не помню, – с небольшой заминкой ответила женщина. – Кажется, у кого-то из друзей загостевался и остался до утра. – И откашлявшись, крикнула сильным звучным голосом: – Йосиф Валентинович! Мы вас заждались!

– Бегу-бегу! – донеслось из кухни.

– Продолжайте, пожалуйста. Извините, что прервал, – сказал Феликс.

– Так вот, в доме находилась только наша помощница по хозяйству…

Далее Аделаида Николаевна пересказала факты, изложенные в деле. Ничего нового для себя гости не услышали. Когда она закончила, Феликс попросил фотографии её отца, а Гера добавил:

– Скорее всего, будем использовать для передачи материалы из домашних архивов.

– О, разумеется, сейчас принесу альбом.

Выходя из комнаты, она столкнулась в дверях со своим супругом – он тащил большущий железный поднос с тарелками, полными печенья «курабье», конфет и свежеиспечённых ватрушек. Аделаида Николаевна тихонько прогудела ему какие-то указания, супруг мелко закивал лысиной и поспешил с подносом к столу.

– Давайте я вам помогу. – Гера привстал из-за стола.

– Не-не-не! – ответил Йосиф Валентинович, успевая одновременно расставлять угощения, вытирать пот со лба рукавом спортивного костюма и приглаживать редкие кудри вокруг лысины. – Сидите, сидите, я сам всё сделаю! Сейчас чаёк принесу. Или вы кофе хотите?

– Чай в самый раз, – ответил Гера, лишь бы не утруждать услужливого хозяина.

Хозяин с пустым подносом помчался на кухню, снова столкнулся с супругой в дверях, получил ещё какие-то указания и скрылся из виду.

Аделаида Николаевна принесла старый фотоальбом с обтянутой вытертой тканью обложкой. Открыв его и полистав страницы, женщина протянула альбом Феликсу.

– Папа не очень любил фотографироваться, но несколько снимков всё же есть.

Феликс взял альбом, и Гера подвинулся ближе, чтобы увидеть фотографии. На трёх черно-белых снимках был запечатлён ничем не примечательный мужчина среднего роста и нынешнего возраста своей дочери, коротконогий, с брюшком, с темными волосами, боковыми залысинами и заурядным лицом, с единственной примечательной чертой – большими, выразительными, можно даже сказать, красивыми глазами.

Пока гости разглядывали альбом, явился Йосиф Валентинович с заварочным чайником, кипятком, сахарницей и молочником. Выставив всё это на стол, он снова умчался, вытирая лоб красным рукавом.

– Когда отец работал директором, его промтоварный магазин процветал. – Стоя за спинами гостей, Аделаида Николаевна заглядывала в альбом. – Он даже добился разрешения на открытие комиссионки при магазине, отдел большим успехом пользовался. Когда пришёл другой человек, всё стало угасать, не умел он дела вести.

– А почему ваш отец оставил магазин? – Феликс пролистал альбом до конца, но, кроме этих трёх фотографий, других не обнаружил.

– У него начались проблемы со здоровьем. – Женщина обошла стол и принялась разливать чай по чашкам. – Головные боли, какие-то странные фантазии. Мама даже показывала его психотерапевтам, но всё без толку. Однажды он вышел в булочную и больше не вернулся. Мы подавали в розыск, папу долго искали, но безрезультатно. Как в воду канул. Мама хотела поставить ему памятник, хотя бы символический, но не решилась—это ж как памятник и без покойника, не по-людски. Я вот думаю сейчас, что надо бы сделать, поставить крест рядом с маминой могилкой. Отец старался ради нас, зарабатывал. Сыну моему, его внуку, осталось неплохое наследство, облигации доходные. Сейчас всё это в бизнес вложено, хорошо дела идут, процветают. Надо, надо собраться да поставить крест.

Закрыв альбом, Феликс с интересом смотрел на неё.

– Какая захватывающая телевизионная история: ушёл из дома, без вести пропал, и судьба его неизвестна, – сказал он. – А позвольте вопрос не по существу. Что это за интересный флакон у вас на полке? Наш реквизитор пришёл бы от него в восторг.

И Феликс указал на открытый сервант, на полке которого, среди керамических фигурок и фоторамок, стоял пустой прямоугольный стомиллилитровый стеклянный флакон с широкими горизонтальными гранями и треугольной, стеклянной же крышкой. От донышка и почти до середины флакон покрывало тончайшее плетение из жёлтого металла, создававшее затейливый растительный орнамент.

Обернувшись, хозяйка посмотрела в указанном направлении и заулыбалась:

– Ах, это папин. Оставили как память, не поднялась рука выбросить, да и красив уж больно.

– Там был одеколон?

– Нет, какая-то настойка. Папа считал, что она панацея от всех болезней. Приобрёл у какого-то шарлатана, кажется, прямо в комиссионку ему и принесли эту «панацею». Капал на кусок сахара, клал под язык и рассасывал.

– А вам не давал?

– Нет, настойка эта якобы исключительно для пользы мужского здоровья предназначалась.

– Можно посмотреть?

– Смотрите. – Аделаида Николаевна направилась к серванту. – Да только не смогу я вам его отдать для передачи. Не дай бог пропадёт, а это всё-таки память. Но у старьёвщиков, наверняка, можно найти что-нибудь похожее.

– Согласен, реквизиторы поищут, – кивнул Герман.

Хозяйка поднесла флакон. Феликс аккуратно вытащил плотно пригнанную крышку и понюхал горлышко. На горький аромат полыни накладывался водянисто-речной запах, а также отчётливо звучали ноты мускуса и амбры.