Кремль 2222. Запад - Владислав Выставной Страница 31

— Что, отстали? — флегматично поинтересовался нео. Со скрежетом провел по асфальту секирой. — Ну и достанется вам от десятника!

Книжник не нашел ничего лучшего, чем тупо ухмыльнуться в ответ. Так, не привлекая к себе внимания, группа миновала часовых и теперь продвигалась по лагерю. Здесь было не меньше сотни крепких, вооруженных нео. Большинство из них отдыхало, развалившись прямо на мостовой, некоторые приводили в порядок примитивное оружие: обматывали шнурами из кожи рукояти дубин, острили наконечники копий из кусков арматуры. Многие выглядели опытными бойцами: об этом свидетельствовали многочисленные рубцы и шрамы, выбитые глаза и зубы. Страшно представить, что было бы, если б прямо сейчас «гипноз» Лого дал осечку, и нео увидали истинный облик проходящей мимо троицы. Но — поразительно — на них попросту не обращали внимания или же окидывали ничего не значащими равнодушными взглядами.

До того момента, как откуда-то слева не раздался сиплый голос:

— Эй, малец! Жрать хочешь?

Книжник вздрогнул, повернулся на звук. Прямо на него добродушно пялился коренастый нео, заточенным куском железа разделывающий тушу какой-то незнакомой твари. Кишки из брюха вывалились наружу, под ногами было полно потрохов, плавающих в свернувшейся крови. Рядом с удовольствием потребляли сырое мясо рядовые нео.

Не успел Книжник придумать, как ответить на заманчивое предложение, как в его сторону полетел крупный ошметок внутренностей. Машинально поймав на лету кусок, парень ощутил, как захлюпало под пальцами, как потекла по руке теплая еще кровь. Семинарист с отвращением уставился на кусок плоти в своей руке. Похоже, это была часть печени.

— Чего пялишься? — оскалился щедрый повар. — Жри, силу набирай! Сила, она и в бою важна, и когда на бабу полезешь! Ты хоть раз на бабу-то лазил, малец?

Расположившиеся по соседству нео заржали. Мясник с тесаком в руке смотрел на парня выжидающе, почти ласково. Книжник робко скосился на Зигфрида и в его взгляде увидал лишь суровое и жесткое: «Жри!»

Тут же пришло в голову, что отказ от угощения может быть воспринят как оскорбление, что грозило излишним вниманием и, как итог — раскрытием группы. Что в таком случае последует дальше — даже думать не хотелось.

Он поднес ко рту кушанье — и ощутил мерзкую трупную вонь. Следом пришел ужас: он понял, что его сейчас вырвет. Усилием воли заставил себя слегка надкусить угощение. Язык ощутил нечто тошнотворное, скользкое. Поднял глаза — и увидел, как радость сползает с лица мясника: он был явно обескуражен отсутствием здорового аппетита у голодного «мальца».

Ничего другого не оставалось: зажмурившись, Книжник со всей дури вонзился зубами в сырую мертвую плоть и принялся раздирать ее, рыча и заглатывая кусками, размазывая по лицу кровавую кашу.

Хлебосольный мясник удовлетворенно заржал — и вернулся к разделыванию туши. Парень ощутил, как земля уходит у него из-под ног. Но крепкая рука Зигфрида ухватила за плечо — и потащила дальше. У кособокого шатра в центре лагеря его вырвало. Книжник отдышался, отстраненно подумав, что надо бы проглотить немного обеззараживающего порошка из сумки — во избежание. Но шам продолжал идти вперед, и отставать от него не следовало.

Вскоре они миновали внутреннее оцепление из таких же скучающих и сонных нео и оказались перед открытым пространством. Это была довольно широкая и удивительно гладкая улица, справа и слева уходящая за пределы видимости.

— Это оно? — слабым голосом спросил Книжник.

— Да, — кивнул Зигфрид. — Садовое кольцо.

Почему-то семинарист ожидал увидеть здесь какие-то символические укрепления — вроде стены, башни с караульным помещением, чего-то такого, что преграждало путь через невидимый глазу Переход. Наверное, сказывалось кремлевское воспитание, особое видение мира — из-за крепостных стен.

Ничего такого здесь не было. Был нелепый полосатый шлагбаум — прямо на пути у группы, у покосившегося, чудом уцелевшего светофора. И сидели здесь, на деревянной скамейке с облезлыми чугунными ножками, трое мужчин в непривычной, просторной черной одежде. Все были смуглые, непохожие на кремлевских. Не сразу пришел в голову термин — лица восточного типа. Говорят, раньше в Москве немало их было, и всегда они славились особой торговой хваткой. Неудивительно, что и в постъядерной Москве они нашли наиболее подходящую нишу для выживания.

Больше всего Книжника поразило то, что все трое были в больших солнцезащитных очках. Один постарше, бородатый, двое помоложе — но какие-то настороженные, затравленные, нервные. Бородатый курил самокрутку, аккуратно стряхивая пепел в чугунную урну у своих ног. Без особого интереса оглядел пришедших — и отвернулся в сторону. Вот и все необычное.

Нет, не все. Было здесь еще кое-что, что сразу не бросилось в глаза.

Оружие.

Не то чтобы совсем неизвестное, но совершенно непривычное взгляду. Непривычное — потому как полагалось ему находиться на музейных полках, а отнюдь не в руках незнакомцев. Память неохотно выдала скупую, неполную справку; «автомат Калашникова». И чуть позже — «винтовка снайперская». И точно: у двоих из этой странной компании были самые настоящие автоматы, третий — вооружен длинноствольной винтовкой с оптическим прицелом. Более точной маркировки оружия Книжник дать бы не смог, но вид его не вызывал сомнений: ни дать ни взять — экспонаты из кремлевского Арсенала. Которые, как известно, давно не стреляют — за отсутствием боеприпасов. Но, надо полагать, вряд ли эти трое столь спокойно расселись перед толпой нео, имея в руках бесполезные музейные образцы. Выходит, к оружию и патроны имелись. Получалось, что в руках у незнакомцев — настоящее сокровище. А значит, непростые это были парни. Очень непростые.

— Пришли, — выпрямившись, сообщил Лого. — Так я и думал: маркитанты. Они переход держат.

— Раз маркитанты — значит, договоримся, — разглядывая незнакомцев, сказал Зигфрид.

— Они предпочитают золото, — сказал шам. — У нас есть золото?

— Хороший вопрос, — отозвался Зигфрид. — А что, если нет?

— Тогда не знаю, — сказал Лого. — Попробуй договориться сам.

Незнакомцы наверняка слышали разговор, но откровенно игнорировали группу — словно перед ними никого и не было. Странные они были, эти маркитанты — в своих просторных черных комбезах, в не менее черных очках. Зачем, спрашивается, эти очки — в такую-то рань, в сумерках? Что они за ними скрывают? Боятся света, как какие-нибудь мутанты-альбиносы?

Гадать можно было до бесконечности. Например, Книжника мучил такой вопрос: если нео принимают его вместе со спутниками за своих, то кого сейчас видят перед собой маркитанты? Зигфрид, похоже, не задавался такими вопросами. Он просто подошел к этой троице, сказал:

— Нам бы на ту сторону.

Бородатый нарочито медленно докурил, раздавил окурок об асфальт, подумал, поднял и бросил в урну. Сказал неторопливо, с нарочитой ленцой, по-прежнему не глядя на Зигфрида:

— Не вопрос.