Молодильные яблоки - Дмитрий Мансуров Страница 30

Я познакомился с Мартином случайно — мне было лет десять, не больше. Случилось это в день, когда отец отправился на охоту, прихватив с собой царскую свиту. Он всегда так делал, когда замечал, что придворные шляются по коридорам без дела, сплетничают и увлекаются интригами. Веселья безделье не добавляло, а придворные косились направо и налево, подозревая остальных в желании устроить крупную пакость и заставить царя сослать кого-нибудь из придворной братии в дальний скит, подальше от радостей столичной жизни.

Избавиться от упаднических настроений помогала охота: придворные вымещали накопившуюся злость, выслеживая зверей и гоняя их по лесу, представляя, что таким образом расправляются с недругами. В роли козлов отпущения выступали олени или кабаны, которых в наших лесах водилось выше крыши.

Охотники-интриганы возвращались во дворец довольными жизнью, но через пару месяцев ситуация повторялась и отец снова собирался на охоту.

В тот раз он решил взять с собой и меня, но я отказался: не люблю, когда на одинокого зверя нападает многочисленная, вооруженная до зубов толпа. Я считал, что охоту надо вести один на один: у каждой из противоборствующих сторон должен быть шанс победить. Отец, привыкший к традиционной охоте, когда одного несчастного зверя гоняет свора охотников и собак, моего недовольства не понимал. Как и братья. Они тоже считали, что охота не столько погоня за зверем, сколько скачка по лесам, по лугам или соревнование — кто громче протрубит, чьи собаки быстрее и ловчее. Я говорил, что бегать толпой за кабаном — то же самое, что давить муравьев телегой, но братья обижались и отвечали, мол, если я ничего не понимаю в настоящей охоте, то нечего другим портить удовольствие.

Они поехали большим отрядом, а я отправился сам по себе. Отец за меня не опасался: говорил, что верит в мою самостоятельность. На самом деле он значительно не договаривал: после одного случая он назначил опытного стражника тайком следить за моими похождениями и помогать, если что пойдет не так. Я узнал об этом в день восемнадцатилетия. Отец позвал меня в тронный зал, и там я впервые в жизни увидел этого стражника. Он отрапортовал царю, что неоднократно убеждался в моих способностях самостоятельно выпутываться из сложных ситуаций, и я, по его мнению, давно не нуждаюсь в тайных помощниках.

Да, отец обманывал, но делал это так, что я был убежден, что рассчитывать нужно только на собственные силы. Так он воспитывал мою самостоятельность. Но с братьями он поступил по-другому: намекнул им о праве на трон, из-за чего они росли, образно выражаясь, раза в два самостоятельней меня.

Звуки труб и лай собак стихли вдали, и я остался один среди притихшего леса. Он всегда замолкает, когда царская свита отправляется на охоту. Я научился читать следы зверей и птиц и знаю, как чутко реагирует живность на посторонние звуки. С подобным грохотом и ревом свита вряд ли умудрится поймать и подстрелить самого тугоухого и слабовидящего кабана. Фигурально говоря, даже сонные черепахи успеют убежать и надежно замаскироваться при таком шуме.

Но охотников подобные мелочи не останавливали. Они не собирались таиться: стае гончих отводилась главная роль в поисках добычи, и мне было безумно жаль зверя, которого стая учует: не подоспеют охотники, его растерзают, ведь изначально собак натаскивали для охоты на беглых преступников. С последними было негусто, и псам давали волю здесь.

Конь остановился, я соскочил на землю, взял лук (небольшой, сделанный специально для меня) и повесил через плечо колчан.

Охотиться на зверей я не собирался, намереваясь подстрелить какую-нибудь птицу. Повар обожал готовить дичь по моему заказу: и порция маленькая, и фантазии есть где разыграться. Родители были не против того, чтобы я ел то, что сам и добыл. А братья, само собой, называли мою дичь «голубем по-дистрофически». Конечно, домашняя курица не идет ни в какое сравнение, но то, что я добыл еду самостоятельно, прибавляло удовольствия.

Приметив зазевавшуюся птичку подходящего размера, я вскинул лук, прицелился и выстрелил. Стрела попала точно в цель, и птица камнем рухнула с ветки в траву.

Я с радостным криком побежал за добычей и у самого дерева, наклонившись за ней, лоб в лоб столкнулся с мальчишкой моего возраста, бежавшего к птице с той же скоростью.

Звук столкновения был громким, но куда более впечатляющими оказались вспыхнувшие в глазах звездочки.

Мы схватились за лбы и единодушно выпалили известные нам детские ругательства. Будь мы старше лет на пять, слова были бы куда хлеще, особенно у мальчишки, потому что царским отпрыскам не полагается выражаться так, как это делает народ. Возможно, мне пришлось бы заехать мальчишке кулаком в глаз, чтобы и он так не выражался.

Парень приподнял голову, увидел на моей груди медальон царевича и побледнел. Ругательства как отрезало: ведь у мальчишки подобного медальона не было, как не было и охотничьего костюма. Единственное, что имелось в наличии, — рубашка, штаны и старые лапти, готовые отойти на вечный покой. Мальчишка явно из крестьянской семьи.

— Лапти, да лапти, да лап… — задумчиво пропел я, рассматривая его обувь. Мальчишка медленно отступал. — Ты что здесь делаешь?