Румо, или Чудеса в темноте - Вальтер Моэрс Страница 30

— Он умеет драться?

— Еще как! — ухмыльнулся Смейк. — Когда закончим, я вам расскажу, как он умеет драться.

— Замечательно! С удовольствием послушаю. — Эйдеит захлопал в ладоши. — Итак, начнем! Какой уровень выберете? Начальный? Средний? Или по полной программе?

— Раз уж решили, то на всю катушку!

— Хорошо. Заражение начального уровня проводится без касания. Для среднего уровня нужен физический контакт. А если по полной, — вам придется вставить палец мне в ухо.

— Что?

— Любой палец. Вот в это отверстие. — Колибриль показал крохотную дырочку чуть ниже виска. — Это мое ухо. Придется потерпеть, иначе ничего не получится.

— Ясно. — Смейк помедлил. Взглянул на Румо. — Румо, гляди в оба!

Вольпертингер угрюмо кивнул.

— Здесь довольно опасно, — предупредил Колибриль. — Главное, не пытайтесь нас разъединить, что бы ни случилось. Если нам помешать, есть вероятность, что мы оба до конца своих дней так и не придем в себя.

— Вот как? — нерешительно проговорил Смейк.

— Вы что, передумали?

— Нет-нет, — возразил Смейк. — Румо, ты слышал, что сказал доктор. Гляди в оба!

Румо кивнул.

Смейк сделал глубокий вдох, словно перед прыжком в воду, и вставил палец в ухо эйдеиту. На ощупь — будто окунул в банку с вареньем.

— Приятного полета, — улыбнулся доктор Колибриль. — Не удивляйтесь, если встретите там профессора Соловеймара.

— Соловеймара? Что вы имеете в…

Яркая вспышка ослепила Смейка, затем стало совсем темно. «Я упал в обморок» — решил он, но вдруг опять увидел свет. Смейк оказался высоко-высоко в воздухе, а под ним простиралось нечто вроде гигантской карты города.

— Я лечу, — мелькнуло у него в голове. — Здорово! Это Атлантида?

— Нет, — ответил голос доктора Оцтафана Колибриля. Он раздавался сверху, снизу — отовсюду, словно глас невидимого бога. — Нет, вы не летите. Просто так ведет себя ваше сознание, попав в мозг эйдеита. И там внизу не Атлантида. Это Оцтафан. Мой город. Точнее, один из районов: Северный. Еще есть Южный, Западный и Восточный. По одному на каждый мой мозг. Спустимся туда!

Румо вздрогнул. Смейк завопил как резаный, громко и протяжно, будто падал в бездонный колодец. Но палец его все еще торчал из уха эйдеита, и Румо не стал мешать. Смейк и Колибриль не шевелились, червякул раскрыл рот, и язык его болтался туда-сюда, словно у колокола.

Необыкновенная ночь. Впрочем, не первая необыкновенная ночь в жизни Румо. Он подбросил дров в огонь.

СЕВЕРНЫЙ ОЦТАФАН

Свободное падение. Смейк уже не летел, он камнем падал на город; еще немного, и его расплющит о землю!

— Ааааааааа! — визжал Смейк.

— Не валяйте дурака! — крикнул Колибриль сверху. — Никуда вы не падаете, это всего лишь иллюзия. Если вы так вопите здесь, значит, вопите и там, в лесу. А это может привлечь к костру непрошеных гостей.

Смейк умолк.

— Это иллюзия, — пробормотал он, — всего лишь иллюзия. А на самом деле я сижу рядом с эйдеитом, сунув палец ему в ухо. Это все понарошку. Иллюзия.

— Так-то лучше, — буркнул Колибриль. — Мы летим — точнее, иллюзионируем — по главной улице. По Оцтафановой аллее.

Смейк перестал стремительно падать и начал медленно опускаться на одну из самых широких улиц на севере Оцтафана, как вдруг понял, что никакой это не город и не улица. За дома он принял геометрические фигуры всевозможных форм, цветов и размеров: полусферы, параллелепипеды, пирамиды, трапецоэдры, кубы, конусы, октаэдры. Одна из фигур напоминала торт. И нигде ни окон, ни дверей.

— Что это за торт? — спросил Смейк.

ТОРТ

Сидя на бревне, Румо с недоверием наблюдал занятную сцену: жутковатые отблески костра озаряют Смейка и Колибриля, и палец червякула при этом — в ухе эйдеита. Хорошо хоть Смейк перестал орать. Румо прислушался: тихо. Принюхался к прохладному вечернему ветерку. Только мелкие лесные зверьки укладывались спать, зарывшись в сухие листья. Слышно тихое, мерное сердцебиение, ровное дыхание, сонное посапывание. Опасности нет. Завтра он их поторопит, решил Румо. Уж очень они медлят. У Смейка-то нет никакой особой цели, ему и спешить некуда. Другое дело — Румо. У него есть цель: серебряная нить.

— Что это за торт? — услышал Румо сонный голос Смейка.

— Здания, похожие на торты, — это хранилища знаний, — пояснил Колибриль. — Знания законсервированы и сгруппированы по темам на разных ярусах — почти как в библиотеке. Хотите взглянуть?

— Конечно, — обрадовался Смейк и тут же взял вправо, нацелившись на один из средних ярусов какого-то оранжевого сооружения. Это было строение высотой в несколько сотен метров, без окон, дверей и прочих отверстий. Чем выше, тем уже становились округлые ярусы «торта». Смейк мчался к нему со скоростью пушечного ядра.

— Аааааа! — прокричал он.

Румо так и подскочил. Смейк снова стал визжать, а ветер, дувший над поляной, уносил его протяжный тревожный крик в чащу леса.

Румо настроился на то, что ночь будет не только необыкновенной, но и чрезвычайно долгой. Вольпертингер понятия не имел, чем эти двое занимаются в голове Оцтафана Колибриля, но, похоже, они там надолго. Румо с удовольствием бы вздремнул, может, ему даже приснилась бы серебряная нить, но ему велели быть начеку. Подумать только, сунуть палец в ухо совершенно незнакомому чудику! Видать, Смейк уже не рад, что полез туда, раз так орет. Так ему и надо!

МУЗЫКА МОЗГА

— Аааааа! — вскрикнул Смейк, налетая на стену. Однако не расшибся: чпок — и Смейк исчез в стене.

«Будто нырнул, но остался сухим», — мелькнуло у него. На несколько секунд все озарилось оранжевым мерцанием, в ушах защелкало. Опять чпок — и Смейк очутился внутри хранилища знаний. Он парил в воздухе посреди светящегося тоннеля, вверх и вниз расходились яркие круги всех оттенков оранжевого. Смейк на мгновение повис в воздухе и тут же рухнул вниз, словно марионетка, которой перерезали нитки.

— Аааааа! — опять завопил он.

— Тише, прошу вас! — увещевал Колибриль, тоже оказавшийся в хранилище. — Соберитесь, наконец! Итак, это что-то вроде библиотеки. Место для размышлений.

Полет Смейка резко оборвался, и он замолчал.

— Это всего лишь иллюзия, — бормотал он. — Всего. Лишь. Иллюзия. — Смейк снова парил в воздухе, а вокруг него вращалась стена со множеством круглых окошек. Послышалось нежное пение, перебиваемое ритмичным бормотанием.

«Удивительно, — подумал Смейк, — какая возвышенная музыка».