Клинок Богини, гость и раб - Анастасия Машевская Страница 30

– Поплачь, девочка, – говорила мать. – Поплачь, родная. Станет легче. В слезах нет ничего постыдного. Покинув Ангорат, я много плакала, ибо быстро поняла, что женщина, не знающая слез, – уже не женщина. Плачь.

– Мама, – тихонько позвала девочка. Девочка, крохотная, будто ей вновь было пять и ей опять привиделось страшное. – Мама.

– Шиада, – отвечала мать, – печаль пройдет, дитя мое. Она всегда проходит.

Итель подняла лицо и воззрилась на Мэррит:

– Почему? Почему, мама? Почему Великая забрала именно Ринну?

– Никто не ответит на этот вопрос, доченька, кроме самой Госпожи Вселенной, но когда Всесильная действительно говорила с нами?

Шиаде захотелось вскричать что всегда, но Мэррит уже опять прижала дочь к себе, укачивая, и жрица смолкла.

– Я могу сказать тебе точно одно: Богиня требует немалой мзды с каждого, кто решает обратиться к Ее культу. Такие поборы страшны даже казначеям и королям. И чем больше проходит времени, тем меньше ты ценишь дарованное тебе Богиней в обмен на страшную плату, которую Она взимает, Шиада. Тем меньше.

Шиада тихонько всхлипнула и отстранилась в недоумении.

– О чем ты говоришь, матушка? – спросила, утирая лицо рукавом платья.

– Когда мы юны и молоды, мы мечтаем выслужиться перед Богиней и храмовницей и делаем все, что нам велят. Таким велением и желанием вознестись перед Матерью я потеряла свое самое драгоценное дитя.

– Драгоценное? – дернулись вверх брови девушки. – Мама, мы обе знаем, что здесь, в Мэинтаре, из нас, четверых детей Стансоров, я – самая никчемная и ненужная, а самый ценный Ронелих.

– Именно, моя дорогая. Он самый ценный для Стансоров, потому что Ронелих – наследник Стансоров. Но я не Стансор, я – Сирин-Страбон. У меня было трое сыновей, Шиада, и все они дожили до взрослых лет. А дочка у меня всего одна, и десять лет назад ее у меня отняли. – Женщина мягко взяла рукой подбородок дочери. – Отняли потому, что я сама отдала ее на Священный остров из какой-то немыслимой жреческой гордыни.

– Мама, ты не должна говорить так, – мягко и слабо отвечала жрица. – Богиня…

– Богиня забрала у Неллы Ринну за ее гордыню. – Мэррит положила руку на щеку дочери и, глядя в самое сердце черных глаз, закончила: – Это я должна была быть с тобой все эти годы. Я, а не Нелла и чужие тебе сестры общины. Если бы я была умнее…

– Мама… – Голос девицы совсем размяк. – Ты сделала то, что должна была и могла сделать в ту пору.

Но Мэррит только покачала головой:

– Нет, Шиада. Послушай, я знаю, тебя приучили быть сдержанной в чувствах, приучили ценить Богиню больше меня, и в тебе еще немало пыла следовать учению. Мы все когда-то были такими. Я понимаю, что бессмысленно отговаривать тебя от завтрашних действ и чар, хотя, возможно, отговаривать и не следует. Но я прошу, не усердствуй. Пощади себя, побереги силы, в конце концов, даже Мирландрию колдовство свело в царство Смерти. Обещаешь?

Жрица ответила не сразу:

– Я… я постараюсь.

Мэррит улыбнулась:

– Не держи в себе боль, она все равно не даст покоя. И помни, что я буду любить тебя, несмотря ни на что, до конца дней этого мира.

Герцогиня поднялась.

– И я тебя люблю, – ответила девушка наконец. Ответила и почувствовала – в сердце что-то остро кольнуло. Едва Мэррит направилась к двери, раздался голос дочери: – Останься, пожалуйста. Поспи со мной, как раньше, когда я была маленькой.

«Как раньше, когда я боялась», – мысленно призналась жрица, не нашедшая в себе сил к признанию вслух. Мэррит, услышав и поняв, ответила также мысленно, зная, что дочь тоже услышит: «Да ты и сейчас боишься, дитя. Только никто не знает чего». А вслух ответила:

– Конечно, родная. – Женщина помогла Шиаде, своему дорогому ребенку, раздеться и умыться, а потом уложила спать. Как раньше, когда той было пять.

Что-то с глухим ударом упало.

– Верно, слуги что-то двигают, – предположил Рейслоу, когда Стансоры, Лигары и приближенные собрались за обедом на другой день. До трапезной донесся характерный звук из верхних комнат.

Все молча согласились с лордом и возобновили беседы: женщины – о делах хозяйских, ибо хлопот немало на предстоящую зиму, мужчины – о предстоящей войне.

– Мое войско в полном составе со всех деревень соберется через четыре дня. На рассвете второго дня можем выступать. Я возьму тех, что придут, и выйду с ними завтра. Ронелих, ты дождешься остальных и приведешь их позже. Мы растянем лагерь по рубежу герцогства и займем часть королевского тракта, чтобы обезопасить дороги. Там будем ждать распоряжения короля. Эх, знать бы, что сейчас происходит на дороге к Кольдерту.

– Об этом лучше спросить у сестры, – отозвался Ронелих.

– Кстати, почему Ители опять нет? – нахмурился Стансор.

– Утром она собиралась каким-то образом сообщить о видениях главной ангоратской жрице, – сказал Берад. На этих словах Мэррит хихикнула. Рейслоу недовольно посмотрел на нее, и женщина поспешила объясниться:

– Прости, дорогой, просто это так забавно прозвучало. Давненько я не слышала, чтобы о моей сестре говорили с такой вынужденной легкостью.

Мужчины проигнорировали это замечание – лучшего ответа не нашлось.

– В любом случае, – продолжил Рейслоу, – уже за полдень, а Ители опять ни за завтраком, ни за обедом. Бредли, приведи-ка мою дочь, – велел, подозвав одного из прислужников. Тот, поклонившись, исчез.

«Неужели она уже наскоро собрала вещи и уехала на свой Ангорат? Заколдовав при этом конюха, чтобы он не проболтался Рейсу об одном оседланном коне?» – размышлял Берад, разламывая свежий ячменный хлеб.

Мэррит тем временем вернулась к наставлениям Элайны в управлении замком, хотя и было решено, что она никуда не едет и хозяйство Мэинтара остается при ней. Вернулся Бредли.

– Мой лорд…

– Что?

Слуга молчал.

– Говори! – Рейслоу понял, что слуге не удалось заставить юную герцогиню спуститься. Гнев в сердце Стансора закипел быстро.

– Ее светлости, леди Ители, нигде нет – ни в ее покоях, ни в саду. Говорят, одна из служанок видела, как ранехоньким утром госпожа заперлась в одной из верхних комнат, но оттуда вроде не выходила. Комнату мы проверили, она заперта изнутри, на стук не открывают.

Герцог вскипел.

– Ну попадись мне эта девчонка! – прогремел он, ударив кулаком в стол. Взоры обратились в его сторону. – В своей языческой обители совсем от рук отбилась! Позови парней – и сорвите эту чертову дверь с петель! Живо!

Бредли трусцой кинулся исполнять наказанное. Все сидели в молчаливом ожидании, пока сверху не начали доноситься какие-то скрежещущие звуки. Тогда Стансор-старший рванулся со стула.