Ода абсолютной жестокости - Тим Скоренко Страница 30

Цикра сидит на своём месте, как сидел вчера, когда я убил его. Он даже не оборачивается, когда я вхожу.

– Это не твоя провинция, Риггер, – говорит Цикра.

Я сажусь рядом.

– Да. Не моя.

– Мне казалось, что ты научился быть другим. Видимо, я ошибался.

– Ты ошибался.

Он молчит, затем продолжает.

– Но будущего не изменить. Завтра с тобой будет говорить Император. За малейшее неуважение к Императору ты отправишься в каземат навсегда. На веки вечные. Без еды и воды.

– Я знаю.

– Тогда слушай и смотри

Далее наш диалог ничем не отличается от обычного диалога во время занятия. Цикра показывает мне книгу, в которой начерчена схема императорской приёмной. Трон императора очень велик, он занимает половину комнаты.

– Император принимает слуг лёжа, в то время как они должны стоять перед ним.

– Я – не слуга.

– Ты – не слуга, но ты – слуга Императора, не путай эти понятия.

На полу комнаты обозначена черта, за которую нельзя заступать. Заступивший за черту получает несколько арбалетных болтов из бойниц-ловушек в стенах.

– Будь то сам император Фаолана, – говорит Цикра, – он всё равно будет убит. Никто и никогда не заступает за эту черту без личного приказа Императора.

– Ты должен стоять ровно, прямо, – говорит Цикра. – Встань.

Я встаю.

– Руки – вдоль тела, прижаты. Когда тебе позволят снять повязку, ты должен смотреть только на Императора, глазами не рыскать.

– Цикра, – перебиваю я. – А ты когда-нибудь бывал на аудиенции у Императора?

Почему-то он смущается от этого вопроса.

– Да, бывал. Несколько раз. Это было связано с вопросами обучения.

– Нашего обучения?

– И вашего тоже.

Он продолжает.

– Если Император говорит, ты молчишь. Если спрашивает – отвечаешь. Не начинай говорить первым, ни при каких условиях. Если Император попросит тебя сделать сальто в воздухе, молча делай, потому что Император не говорит впустую: значит, это для чего-то ему нужно.

Всё понятно. Цикра излагает прописные истины.

– И ещё, Риггер. Запомни, если тебе захочется убить императора, напасть на него, а ты можешь, я знаю, то лучше удержись. Потому что оскорбление – это каземат. А покушение – это не просто каземат.

Цикра встаёт.

– Я покажу тебе, что такое покушение.

* * *

Мы спускаемся вниз долго, очень долго. Сначала лестницы деревянные. Потом они становятся каменными. Мы идём какими-то загадочными переходами, горят факелы, давит толща земли над головой. Коридоры не пустынны: туда и сюда снуют люди, как и в надземной части дворца. Только люди другого свойства. Они гораздо беднее и проще одеты, но гораздо лучше вооружены.

– Город построен на пещерах. Подземными путями из дворца можно попасть в любую часть города.

Первые несколько подземных этажей предназначены для жизни. Далее идут технические этажи: тут кипит работа.

– Тут расположены многочисленные мастерские. И немалое количество служебных помещений.

Мне начинает казаться, что под землёй жизнь кипит гораздо бурнее, нежели над землёй.

– Почему я никогда здесь не был? – спрашиваю я.

– Ну, пару раз ты пытался, не правда ли?

И в самом деле, несколько раз за время своего пребывания при дворе я хотел пройти через охраняемые двери. Каждый раз меня убивали.

Кроме того, входов в подземелья из самого дворца не слишком много. Все они тщательно охраняются ввиду опасности нападения из-под земли.

– На самом деле, дорога в каземат гораздо короче. Просто я повёл тебя длинным путём, чтобы продемонстрировать жизнь подземелья.

Передо мной – широкая пещера. Мы попадаем в неё из бокового проулка. Центрального прохода нет. Там, где по законам жанра должна находиться дверь, расположен лифт. Через стальную сеть я вижу нескольких стражников. Вообще, под землёй много стражи, просто она не слишком заметна.

– Как он приводится в действие?

– Конный привод, сверху, – говорит Цикра.

Человек, выходящий из лифта, попадает в пещеру, минует её и оказывается перед воротами, врезанными в толщу скалы. Над дверью – надпись на неизвестном мне языке.

– Что там написано?

– Здесь заканчивается бессмертие.

Вырезанным буквам очень много лет.

Место, где заканчивается бессмертие. Меня пробирает дрожь. Кстати, в пещере холодно.

У ворот – четверо стражей, двое – над ними, смотрят через щели-бойницы.

Цикра достаёт какой-то амулет, поднимает над головой. В воротах открывается калитка, мы проходим: сначала я, затем он.

Мы идём по коридорам, полным стражи.

– Это и есть каземат?

– Да. У него несколько уровней. На этом сидят краткосрочники, до десяти лет.

– А где камеры?

– За стенами.

– А двери?

– Неужели ты думаешь, этим камерам нужны двери? Они замурованы. Когда выходит их срок, кладка разбивается.

Точно иллюстрация к его словам, передо мной разворачивается следующая картина. Три человека кирками разбивают стену в одном из коридоров. За ними следят стражники. Мы тоже приостанавливаемся. Наконец, в стене образуется пролом. Два стражника заходят внутрь и выволакивают оттуда человека. Он грязен, он оброс волосами, он худ, но вполне жив и здоров.

– Не более полугода, – говорит Цикра. – Оклемается за пару дней на свету. Сидящие более пяти лет потом несколько лет приходят в себя. И поверь мне, никогда больше не повторяют своих преступлений.

Мы проходим мимо освобождаемого.

Ещё несколько переходов, и я начинаю слышать крики.

Крики становятся громче с каждой минутой. Это крики нечеловеческие, страшные. Мы проходим через комнату, в которой люди висят на стенах, один поверх другого, прикованные цепями и кандалами.

– Для экономии места и в качестве более жестокого наказания, чем темнота, – комментирует Цикра.

– Каких размеров камеры?

– Разные. Есть такие, где можно только стоять. То есть полметра в ширину, полметра в длину и два метра в высоту. Есть – обыкновенные.

Да, думаю я. Каземат у Жирного – десяток зарешёченных ячеек-комнат три на три метра – рядом не лежит с этим монстром.

Крики становятся громче. Я обнаруживаю, что висящие на стенах тоже кричат и стонут, но чуть тише и не постоянно.

– Вот что такое покушение, – говорит Цикра.