В когтях неведомого века - Андрей Ерпылев Страница 30

– Как я забыл? Сегодня же полнолуние!.. Вам не жалко остатков своей застежки, шевалье? – крикнул Леплайсан, замахиваясь слитком, как гранатой.

– Для вас мне ничего не жалко, Людовик!

– Мерси… Тогда берегите глаза!..

Обжегшись на молоке, дуешь на воду. Жора зажмурил глаза, поняв затею шута.

Красная вспышка сквозь веки вновь ударила по глазам, и так еще не восстановившимся до конца, а когда зеленые звезды прекратили свою свистопляску, Арталетов увидел, что от оборотня остались лишь кучка пепла и несколько клочков шерсти, а от застежки – россыпь маленьких серебряных шариков…

Два порождения антагонистичных миров аннигилировали друг друга практически без остатка, а победу сил Добра закрепил первый луч солнца, выжегший нечисть дотла.

* * *

– Что все это значит, каналья?

Еще спускаясь по кривой лесенке вниз, Леплайсан пообещал Арталетову наглядный урок обращения с представителями малого бизнеса, относящимися к «подлому» сословию, и не ударил в грязь лицом. Наоборот, он заставил ударить в грязь лицом хозяина гостиницы…

– Что все это значит, каналья? – проревел королевский шут, тряся в воздухе ушибленной, несмотря на перчатку, рукой и обращаясь в основном к ногам обывателя, слабо копошащегося где-то под стойкой, куда он пушечным ядром улетел после мастерского удара, полученного от постояльца.

Апперкот сделал бы честь самому Майку Тайсону, но, увы, так и остался потерянным для всех федераций профессионального бокса, во-первых, потому что этого вида спорта еще не существовало (кулачные драки в английских пабах, называемые словом «boxing», еще имели в себе очень мало спортивного), а во-вторых, мягкосердечный Жора – единственный свидетель достижения – самого рекорда не видел, так как отвернулся. Сочный «мясной» звук и грохот снесенных табуретов в зачет не шли…

– Что это за манеры пошли – драться спозаранку… – гнусаво проныл хозяин, осторожно высовывая из-за стойки окровавленное лицо с беспрестанно шмыгающим носом, стремительно увеличивающимся на глазах и меняющим цвет, словно хамелеон. – Нет, чтобы пожелать доброго утра, расплатиться за вчерашнее угощение и ночлег, заказать себе и товарищу доброго вина и закуски заодно…

– Расплатиться? – Несколько поуспокоившийся было Леплайсан снова взорвался и, легко, словно репку, выдернув упитанного горожанина из его убежища, потащил волоком вверх по лестнице, не забывая поддавать сапогом под ребра в такт словам. – Расплатиться, говоришь… Сейчас… Расплачусь… Только… Денежки… Достану…

Георгию ничего не оставалось, как последовать за этой парочкой.

Наверху экзекуция возобновилась с прежней силой, хотя и без особенной эффективности: в крохотной каморке, невольно ставшей ареной ночного сражения с нечистью, не то что размахнуться толком – пнуть-то как следует было невозможно!

– Да я на тебя псов Господних [30]напущу за это! – орал шут, методично пересчитывая углы помещения безответным хозяином, но никак не находя искомого пятого. – Чтобы прожарили твою тушу на медленном огоньке…

– Неужто вино попалось прокисшее? – ужасался толстяк, летая будто кегля. – Никак пронесло вас, сударь? То-то я чую – вся лестница…

Жора едва не провалился при этих словах сквозь доски пола.

– Какое еще вино?! Ты этот уксус вином называешь?..

– Или печенье мое вам не потрафило?

– Какое еще печенье?

Рассыпанные по полу во время ночной суматохи и благополучно забытые «печенки» теперь скользили под каблуками, словно костяшки домино, и нипочем не хотели при этом раскалываться.

– Будешь знать, как всякую нечисть под честных постояльцев подкладывать! Да что доминиканцы какие-то! Святая инквизиция по тебе, скотина, плачет!..

– Стоп! – впервые проявил что-то вроде характера прощелыга, останавливая карающую длань шута на замахе. – Какая еще нечисть? Что это вы имеете в виду, сударь?

Леплайсан слегка охолонул, припомнив, что от проклятого оборотня никаких материальных следов, кроме едкой вони паленой шерсти, не осталось.

– Да шкура та, что на этой вот постели лежала…

Хозяин придирчиво изучил лежанку, на которую ему указывал агрессивный постоялец, едва ли не обнюхивая распухшим носом разворошенную и слегка обугленную постель.

– А где, кстати, шкура-то? – прищурив тот глаз, что еще был не совсем заплывшим, и уперев Руки в боки, поинтересовался он у совсем присмиревшего Леплайсана. – Куда это вы ее подевали?..

Да…

– Бить – бейте, – распалял себя носач, уловив слабинку, – мы к этому делу привычные, да и если за дело, то королевский указ этого не запрещает… На то вы и господа бла-ародные, кость белая, кровь голубая…

– Кровь не трогай!..

– Но вот имущество, инвентарь, так сказать, портить не смей! – взвизгнул хозяин. – Может, мной за шкуру эту зверя редкостного деньги преогромные плачены? Может, я ее только самым дорогим постояльцам стелю?

– Добра-то, – пробормотал шут несколько смущенно. – Какая-то блохастая шкура…

– Это еще посмотреть надо, кто тут блохастый! – верещал «истец». – Может, ее еще дедушка той…

– Но шкура… То есть оборотень, – вставил слово Арталетов, придя на помощь другу, – действительно напал на нас ночью. Если бы не серебряная пряжка моего плаща…

– А вы бы помолчали, сударь! – развернулся к нему пышущий праведным возмущением хозяин. – Я вас по доброте душевной, бродяг безденежных, в дом пустил, а вы… Может, зверушка к вам ластилась, ласки требовала, а вы ее – серебром, даже не разобравшись!..

– Ничего себе ласки… – почесал в затылке шут.

– Одним словом, – внимание толстяка снова перекинулось на обидчика, – гоните два тестона [31]за порчу имущества!

– Какие два тестона? За драную шкуру, к тому же с наклонностями к вампиризму?

– Не знаю, какие там у вас с ней были наклонности! – отрезал «пострадавший», загибая толстые кургузые пальцы. – Во-первых, шкура. Мех ценного, так сказать, пушного зверька… Во-вторых, ночлег. В-третьих, ужин. В-четвертых…

Друзья не успели опомниться, как им был выставлен полный счет не только за все съеденное, выпитое и испорченное, но и за «баловство», хм-м, на лестнице и за многое другое, о чем они даже не догадывались.

– Слушай, старина, – Леплайсан для наглядности вывернул пустой кошелек, в котором не завалялось и дохлой мухи, – с деньгами сейчас, как видишь, напряг, но на будущей неделе…