Инструктор ОМСБОН - Михаил Гуткин Страница 30

Наконец настал день «X», то есть день прорыва. К этому дню были готовы и рисунки, и чучела, а также распределены все роли: кто, где и что делает. В ночь моя рота сначала занялась «уборкой урожая» – бойцы рвали пучки травы и запихивали их в петельки на маскхалатах. Кроме этого, травой оплетали винтовки и пулеметы. Сами бойцы, включая и нас с капитаном, намазав лица сажей, стали напоминать чертей. Тут в моей памяти всплыла история с чертями в костеле, и я хихикнула.

– В чем дело, Аня, что-то не так? – забеспокоился капитан Валя.

– Нет, Валя. Все так. Просто одна веселая шуточка вспомнилась. После боя расскажу.

Проверив, что все одето и прикреплено как надо, я дала команду на выдвижение. Для страховки нам придали пару саперов, которые поползли вперед, прощупывая местность. Как и ожидалось, мин тут не было, чему вся наша рота дружно порадовалась. Тихо-тихо, но мы проползли примерно метров двести от нашей передней линии, после чего распределились по заранее намеченным позициям и затихарились. Все. Теперь дело за нашими художниками-оформителями и за чучельниками. Пока было еще темно, наши художники со товарищи водрузили в разных частях поля свои произведения. Мы с капитаном заранее ознакомили наших бойцов с этими произведениями искусства, чтобы во время боя кто-нибудь не засмотрелся и не начал хихикать. Описать словами эти рисунки просто невозможно. Впрочем, никто никогда не требовал описать словами, например, «Джоконду» Леонардо да Винчи. Эти картины не были, разумеется, такими эпохальными, но зато были исключительно функциональными. То есть как только достаточно рассвело и немцы разглядели в свои бинокли, что за картины над окопами выставили эти русские, так сразу открыли такой ураганный огонь, что в течение нескольких минут вся наша «нетленка» была уничтожена. Это так возмутило наших бойцов, что они немедленно вскочили и побежали вперед, в атаку. Скажем прямо, что бежали не совсем бойцы, а чучела, которые ловко передвигали бойцы, передавая эстафету друг другу. Но немцы купились и на это, что меня душевно порадовало. Потому что бойцы моей роты под шумок уже начали гасить немецкие огневые точки, равно как и позиции минометчиков.

Так как противостоять немецкой огневой мощи было трудно, многие чучела получили серьезные ранения и попадали. В положении лежа их немного подлатали, и через несколько минут атака в том же составе возобновилась. Снова мощный огонь со стороны немцев, который теперь уже встречают не только снайперы и пулеметчики, но и бойцы других частей. Наконец наша артиллерия выбрала цели и открыла огонь. Я отсчитала положенные четыре залпа, после которых на некоторое время все затихло. Но тут двинулись наши танки: впереди шли пять тридцатьчетверок, а за ними, стараясь не сильно высовываться, восемь Т-26. Заработала немецкая артиллерия, включая и противотанковые пушки. Два двадцать шестых загорелись почти одновременно, а потом у одной тридцатьчетверки подбили гусеницу, и она встала. Танкисты шустро выскочили из танка и попытались что-то сделать, но тут же один из них упал, а остальные спрятались за танк и стали стрелять из пистолетов, чем сильно меня удивили. Да, конечно, у ТТ пуля сохраняет убойную силу и на сто метров, вот только попасть из него на такой дистанции невозможно. Ну, если и никого не ранят, то, по крайней мере, напугают. Тоже в помощь, хотя, на мой взгляд, лучше бы патроны поберегли. В кино я видела, как танкисты выскакивали из подбитых танков с автоматами, вот только где сейчас, в самом начале войны, эти автоматы? Они пока на вес золота, и танкистам их не дают.

Пока подобные мысли мелькали у меня в голове, я не забывала и сама постреливать, и командовать на своем левом фланге. На правом фланге распоряжался капитан. Примерно через двадцать минут боя я услышала вдали какой-то гром. Что это было, совершенно непонятно. Но тут раздался крик капитана.

– Ага, наши с той стороны поддерживают. Пора вперед.

На самом деле сразу в атаку мы не побежали. Все-таки для снайпера главное – стрельба, а не работа штыком. Поэтому мы пропустили мимо себя первые шеренги бойцов, а потом, когда наступающие перекрыли нам секторы ведения огня, сами поднялись в атаку.

Неспроста Кузнецов выбрал именно этот участок для прорыва. Он согласовал это место с командованием фронта, и теперь немцев атакуют сразу с двух сторон. Зря только я возрадовалась. Или не зря, а просто преждевременно, так как в небе появились «Юнкерсы», которые тут же взялись за работу. Часть самолетов стала бомбить наши позиции, а часть направилась на наступающие нам в помощь войска. Но такая лафа для немцев продолжалась недолго, потому что появились и наши истребители. Тут в воздухе закрутилась жуткая карусель, а нам было не до нее, так как все бойцы нашей армии бежали вперед. Я на бегу подумала, как, интересно, немцы отреагируют на то, что вдруг ни с того ни с сего несколько десятков бугорков превратились в какие-то непонятные фигуры, мчащиеся на их позиции. К сожалению, немцев это не сильно смутило – двухлетний опыт сказался. Они открыли огонь, который, правда, был не очень сильным, так как моя рота постаралась на славу. Во всяком случае, пулеметчиков мы вроде бы вывели под ноль. Но был и минометный обстрел, и стрельба из карабинов. Нас в определенной степени спасало то, что за спиной стрелявших в нас немцев тоже шел бой. Тут около меня что-то громко хлопнуло, меня сильно ударило в бок, а потом в голову. На этом мои мысли оборвались.

Уй-уй-уй, больно-то как!.. Я хотела возмутиться, но даже вздох отозвался резкой болью где-то справа в груди. Пришлось тихо-тихо что-то прошипеть. Что я шипела, мне и самой было не понять, но зато услышала как бы в отдалении голос:

– Владимир Сергеевич, кажется, она приходит в себя.

– Вполне возможно, Ирина Викторовна. Организм молодой, крепкий, тело спортивное. Прогноз самый положительный. Я так и доложу командарму. А вы подождите, пока она полностью очнется, после чего объясните раненой, что ей можно делать и чего нельзя.

Тут я решила последовать совету доктора и полностью очнуться. Чувства ко мне уже вернулись, и основным из них была боль. Потом к боли добавилось ощущение, что моя грудь как-то стянута. Поскольку мозги начали свою работу, я сообразила, что это повязка. А теперь, пожалуй, пора открыть глаза. Это удалось с первой попытки. Открыла и уставилась на женщину в белом халате и в такой же белой шапочке. Хотела поздороваться, но снова стало так больно, что я невольно застонала. И стонать тоже было очень больно. Женщина моментально отреагировала на мои стоны.

– Молчите, молчите. Вам сейчас нельзя говорить. Лучше внимательно послушайте. Если все будет понятно, то прикройте глаза. Вы хорошо слышите меня?

Хм, а вопрос-то интересный. Слышать-то я ее слышу, но как бы через вату. И как ей ответить на такой вопрос? Я прикрыла глаза, а потом чуть качнула головой. Как ни странно, но меня поняли.

– У вас, товарищ лейтенант госбезопасности, проникающее ранение в грудную клетку с травмой одного ребра и к этому еще контузия. Ну и, понятное дело, кровопотеря. Говорить вам пока нельзя, а слух скоро вернется полностью. Сейчас попробуйте осторожно пошевелить пальцами рук и ног. Только пальцами.

Я послушно все выполнила. Потом легонько поскребла пальцами по бедру. Врачиха быстро сообразила, что мне нужно, и позвала санитарку. Совершая вполне понятные действия, я поняла, что и эти вполне естественные манипуляции сказываются на поврежденном ребре. Очень больно. И, судя по диагнозу, мне это терпеть не менее двух недель. Врачиха сочувственно мне покивала и снова заговорила: