Проклятая рота - Олег Львов Страница 30

Да, родная мама Рыжего вряд ли бы узнала в этой образине собственного сына – рожа опухла от синяков, глаза едва видно, нос свернут набок. Единственное, что осталось таким же, как и раньше, – яркие и густые волосы, торчавшие во все стороны, изображая взрыв на макаронной фабрике.

– Потом еще разок глянешь, после всех, хе-хе, операций, – заявил Мухомор. – Останешься доволен, если я чего понимаю в этой поганой жизни.

– Ты собираешься изменить мою внешность с помощью магии? – догадался я.

– Нет, – он покачал головой. – Любые чары будут заметны тому, кто сильнее меня, а Арсаир ва-Рингос, Верховный Носитель Света Южной Четверти, обладает большим могуществом, чем есть у меня и жирного любителя железных побрякушек.

Это он так «приласкал» Семерку.

– Есть другие методы, попроще, – Мухомор встряхнул руками, и «зеркало» исчезло. – Начнем с волос.

Первым делом он вытащил из сумки на поясе большие, тупые на вид ножницы. Усаженный на подходящий пенек, я подставил голову, и рыжие пряди полетели на траву, на плечи. Шею вскоре защекотало.

Колдун обошел меня кругом, встал спереди, и я увидел, что он держит уже не ножницы, а бритву, мало похожую на «Жилетты» моего родного мира – устрашающее приспособление, острое и длинное, больше подходящее для того, чтобы перерезать глотки, чем для бритья.

«Ну, все, сейчас буду весь в порезах», – подумал я.

Но Мухомор обращался с бритвой на удивление ловко и ни разу не причинил мне боли.

– Теперь вот это, – сказал он, вытаскивая из той же сумки флакон темного стекла. – Выливай на ладонь и втирай в кожу… голову, лицо, шею, чтобы до самого ворота. Одежду лучше снять.

Пришлось мне раздеться до пояса.

Во флаконе обнаружилась темно-алая густая мазь совершенно без запаха, и, нанося ее на себя, я ничего не ощутил. Но в один момент глянул на ладони, и сообразил, что кожа на них потемнела, стала куда более смуглой.

– Вот так неплохо, – Мухомор отступил на шаг, критически посмотрел на меня. – Отлично. С синяками тебя уж точно никто не узнает, даже Визерс и парни из его десятка.

– Думаешь, это поможет? – уныло спросил я. – Ведь на площади в Лявере…

Главный инквизитор углядел меня тогда за полсотни метров среди прочих наемников, меж которых я ничем не выделялся, и никто не бегал вокруг меня с воплями «Смотрите! Вот он! Вот он!».

Маги видят нечто большее, чем просто внешность, и с немалого расстояния.

– Мы еще сделаем так, чтобы ты пока не попадался на глаза ва-Рингосу, но был под присмотром, – сказал Мухомор. – Ну, теперь полюбуйся на себя, красавчик ты наш. Хе-хе.

Он вновь сотворил чародейское зеркало, и челюсть моя отвисла до самого пупка.

На меня сердито пялился унылый доходяга лет сорока, смуглый и морщинистый, совершенно лысый, а недавно вдобавок неудачно поучаствовавший в хорошей драке.

– Без вопросов, – только и произнес я.

– Я не сомневался, что тебе понравится, – в голосе колдуна появилась ехидца. – Забирайся в седло, и поехали. Так, меч отдай мне, обозному он, в общем, не нужен.

– Обозному?

– Ну да. На них никто не обращает внимания, и инквизиторы тоже. Понимаешь?

Да, это я понимал – прятать лучше всего там, где искать никому не придет в голову. Только вот очень не хотелось так резко менять статус – до сих пор я был наемник, воин, уважаемый человек, а теперь буду чуть ли не слугой, о которого любой сможет вытереть ноги.

Но лучше быть живым слугой, чем мертвым гордецом.

– Да, хорошо, – сказал я.

Оо забрал своего коня, на котором я ехал последние два дня, но колдун привел с собой другого – кобылу, чьи лучшие дни, если они когда и были, остались далеко позади, забрав с собой и стать, и прыть, и красоту.

– Она не упадет? – поинтересовался я, взгромождаясь на спину этой клячи.

– Нет. Лошадка не резвая, но вполне бодрая.

И мы двинулись – Мухомор впереди, а я за ним, созерцая широкополую шляпу с подвешенными к ней корешками и пучками травы, сутулую спину колдуна и мохнатую задницу принадлежащего ему пони.

Не знаю, то ли он между делом все же наложил какие-то чары, то ли все было в мягком шаге старой лошади, но только я куда легче переносил верховую езду, чем какой-то час назад. Синяки почти не болели, и даже опухоль вокруг глаз вроде бы начала уменьшаться.

Река все время оставалась слева от нас, и мы вместе с ней направлялись на запад.

Похоже, Проклятая рота за то время, что я провел за ее пределами, сменила место дислокации, сдвинулась южнее, навстречу идущему с другой стороны реки войску Синеглазого.

– Слушай, Мухомор, – сказал я, очень аккуратно толкнув лошадь пятками в бока. – Что там вообще? Как наши? Отряды еще какие подошли?

– Больше драк не было, – отозвался он. – Остальное сам узнаешь, и довольно скоро.

«Скоро» это затянулось на полчаса.

Для начала нам попался дозор из полудюжины вооруженных луками солдат, но Мухомора они знали, и нас пропустили. Затем спереди донесся шум – стук топора, лошадиное ржание, отдельные выкрики, и меж деревьев появились просветы.

Огромный воинский лагерь разбили на опушке, и я мгновенно увидел, где стоят наши – Белый Страх лениво колыхался на ветру, а рядом пламенел шатер Лорда. Куда менее приятно оказалось узреть знамя Желтого Садовника, под которым наверняка остановились инквизиторы.

– Спешивайся, – велел колдун, и мы запетляли между костров, пасущихся лошадей и спешащих людей.

Проклятая рота по обыкновению укрылась внутри кольца из телег, но в его пределы мы заходить не стали, а свернули в сторону.

– Дядюшка Ба! – позвал Мухомор, остановившись возле одной из телег.

– Ха? Чо? – донеслось из-под нее, и на свет божий вылез толстенький дядечка лет пятидесяти.

Нос на круглой роже оповещал окружающий мир о страсти своего хозяина к спиртному, в волосах было больше соли, чем перца, но голубые глаза смотрели хитро, а двигался дядюшка на удивление проворно.

– Вот, помощника тебе привел, – сообщил Мухомор. – Принимай. Ну, а я пошел. Только лошадь отдай.

И, забрав у меня клячу, он преспокойно удалился.

– Как же тебя звать, а? – спросил Дядюшка Ба, потирая щетинистую круглую щеку. – Нет, молчи… – это он заметил, что я открыл рот, собираясь назвать свое имя. – Знаю я. Будешь Синяк, самое то, вшивое? А?

Ну вот, был я Рыжий, и это звучало хоть и не благородно, но пристойно, а теперь прозвался так, что в пору на помойку к Сифону и Бороде из «Нашей Раши».

– Ладно, пусть так, – согласился я.

– Жрать хочешь? Нет? Как? – и, не успел я ответить, как Дядюшка Ба обрушил на меня лавину слов, чуть ли не наполовину состоявшую из прилагательного «вшивый».