Сад сломленных душ - Жоржия Кальдера Страница 30

Поставив на ноги Левиафана, я вернул его в конюшню, после чего немедленно отправился в Собор и теперь стоял в личном кабинете императора, сцепив руки за спиной, отчаянно стараясь сдержать нетерпение.

Казалось, эта ночь никогда не закончится…

Порой я уставал, выполняя свою работу, но сегодня, вероятно, пересек какой-то незримый порог и достиг незнакомого мне прежде уровня утомления.

Мои обязанности были тесно связаны с моими способностями, я никогда не питал иллюзий на этот счет. Раз уж Орион назначил меня не куда-нибудь, а на пост Первого Палача, то исключительно потому, что эта должность позволяла мне в полной мере раскрыть свой потенциал.

Такова была воля верховного бога, и я решил посвятить всего себя этой службе, выполнять работу наилучшим образом. Ни на секунду я не позволял себе усомниться в разумности отцовских планов. Его проекты, его работа всегда оставались непостижимы для моего понимания, ведь я всего лишь полукровка. Однако некоторые слабости, присущие моей получеловеческой природе, порой делали мою ношу тяжелее, чем у других…

Сегодня утром мне пришлось парализовать все население Стального города волнами ужаса и удерживать людей в оцепенении, пока Орион идентифицировал всех подданных, которые дольше всех находились рядом с богопротивными рисунками, и эта задача далась мне непросто. И все же это был сущий пустяк по сравнению с грязной работой, которую мне пришлось выполнять после…

В отцовский кабинет зашел Гефест – его привел один из императорских центурионов. Заметив меня, старший брат недовольно сдвинул брови, потом бросил взгляд на нашего отца, сидящего за огромным письменным столом из красного дерева.

Орион откинулся на спинку кресла и запрокинул голову, его пальцы крепко сжимали подлокотники. Отец замер, под действием проходящей через него колоссальной силы. Глаза бога из богов округлились от усилий и затянулись странной белой пленкой: он просматривал один человеческий разум за другим, выискивая первоисточник наших сегодняшних неприятностей.

– Не обессудь, но у меня есть серьезные сомнения на предмет твоей способности эффективно служить Тенью императора, – насмешливо проговорил брат. – Поправь меня, если я ошибаюсь, но мне казалось, в твои обязанности входит поддержание порядка в Пепельной Луне. Сегодняшние события наглядно демонстрируют, что ты, мягко говоря, сел в лужу, получеловек. Полагаю, мы находимся здесь потому, что отец собирается лишить тебя должности. Если повезет, он, возможно, решит пригвоздить тебя к этому проклятому Дереву, тебе там самое место.

– Если ты надеешься занять мою должность, то знай: я с превеликим удовольствием ее тебе уступлю.

Я так вымотался, что не мог с ходу парировать едкие замечания Гефеста. Кроме того, я понимал, что он прав: мне следовало признать свою ответственность за действия мятежников на рассвете. Еще я знал: теперь придется смириться с последствиями. Я всегда полагал, что, несмотря на свою природную предрасположенность, не справляюсь в полной мере с этой работой. И теперь придется признать, что я не ошибался в этой оценке…

– Размечтался! – прыснул Гефест. – Я не какой-то грубый мясник вроде тебя, и отцу это прекрасно известно. Это самая неблагодарная роль, и никто, кроме тебя, бедного дурачка, не рассматривает этот пост в качестве привилегии…

– Еще бы, ведь твоя работа куда как благородна! – высокомерно проговорил я, снова вспомнив детей, которых доставил в мастерскую Гефеста. – Ты достоин высшей похвалы. Позволь поздравить тебя: превосходная работа, весьма впечатляюще! Скольких ты потерял в процессе, половину от общего числа, кажется? Рекорд для мясника вроде тебя, позволю себе заметить…

Раздался оглушительный грохот, и мы оба подпрыгнули от неожиданности: это отец с размаху саданул кулаком по столу.

– Хватит с меня вашей нелепой грызни! – воскликнул он, прожигая нас гневным взглядом. – Вы забыли, что, даже посещая другие места, я отлично слышу все, происходящее здесь?!

Я склонил голову, чувствуя себя униженным. Определенно, у Гефеста дар лишать меня хладнокровия при любых обстоятельствах…

Орион навис над своим столом и угрожающе ткнул пальцем в мою сторону.

– Скажи, какое это имеет значение, Верлен? Неужели ты действительно станешь жалеть об этих дурных зачатках будущего мятежа, лишь на том основании, что они еще дети? Разве я не учил тебя, что корни бунта и хаоса могут скрываться абсолютно повсюду, даже под самыми невинными масками? Я был очень милостив к этим маленьким представителям рода человеческого, ограничившись тем, что приказал их изменить, а казнить на месте. Не упрекай Гефеста за то, что он сократил их число, эта кара должна быть показательной, соизмеримой с богохульством! Неважно, что половина этих юных сирот не пережила процедуру. Те, кто не пережил операцию, вероятно, в любом случае не дожили бы до совершеннолетия. По крайней мере, выжившие будут управляемы и, конечно, станут хорошими работниками.

Я тяжело сглотнул, стараясь подавить охватившее меня замешательство. Пусть мне было нетрудно ненавидеть людей и оставаться равнодушным к судьбе каждого отдельно взятого взрослого индивида, с детьми все было по-другому…

Несомненно, причиной этому было то, что, в отличие от богов, я еще совсем недавно сам был ребенком. Наверняка все мои душевные терзания происходили оттого, что я помнил уязвимость и потрясающую наивность, присущую ребенку. В любом случае осознавал, что мои суждения искажены ложным чувством жалости, которую я периодически питал к самым юным представителям рода людского.

Император повернулся к моему брату и на сей раз ткнул пальцем в него, одарив Гефеста сердитым взглядом.

– Что же до тебя, объясни-ка, почему я не могу установить мысленный контакт с теми, кто был изменен сегодня?

– Я впервые работал с особями, не достигшими половой зрелости, отец, – ответил Гефест. Впрочем, особой уверенности в его голосе я не услышал. – Поэтому операция была очень сложная, их организмы по большей части чересчур хрупкие, многие так и не смогли должным образом воспринять мои механические детали. Поэтому период адаптации может затянуться дольше обычного.

Орион откинулся на спинку кресла, положил на столешницу руки и переплел пальцы, оканчивающиеся золотыми когтями.