Мужчина с собачкой - Анна Гринь Страница 30

Да, верно. Важнее всего сейчас поиски Кшиштофа. И то, что я нахожусь в облике собаки. Но по какой-то причине никак не удавалось вернуться к переживаниям, будто мой разум решил заморозить горе и всячески пихал вперед пустые и не столь важные сейчас мысли.

– Собака? – раздалось внезапно совсем близко. – Ты где?

Оказалось, я так увлеклась самоедством, что пропустила финал разговора и выпроваживание домовладелицы.

– Идем, – позвал мужчина. – Есть хочется просто зверски! Ко мне, девочка!

Проигнорировав его команды, я гордо выбралась из-под кровати и уставилась на следователя. Опечаленным он не выглядел. Только осунувшимся после целого дня работы и самую малость злым. Очень захотелось спросить, что же его так разозлило.

– Что смотришь? – со вздохом спросил Глеб. – Идем.

Я потрусила за следователем к лестнице и уже на последних ступеньках услышала ответ на вопрос, который не задавала. Видимо, мужчине и самому хотелось высказаться.

– Я жил тут больше семи лет. Не самая удобная квартира, но близко к жандармерии и хорошие лавки вокруг. Давно стоило поискать что-то другое, – сказал Ковальский, вытаскивая из шкафчиков посуду, овощи, приправы, а из холодильного шкафа – мясо и что-то еще, завернутое в плотную серую бумагу.

«Бекон, – поняла я, потянув носом. – Вкусно! Ох, надеюсь, он не решит, что мне нужно дать сырое мясо. Я ж не смогу это проглотить!»

Продолжая говорить, Глеб достал длинный нож, доску и принялся ожесточенно нарезать продукты.

– У меня нет на это времени! – сообщил он, обращаясь к шкафчикам. – Нужно расследовать убийство, найти преступника, твоего хозяина, избавиться от этой… Пштиль! Принесла ее нелегкая! А теперь еще заниматься поисками жилья. – Ковальский вздохнул. – Да в Броцлаве найти квартиру сложнее, чем увидеть снег летом! Вот где мне ее искать? В Зеленице я не потяну, даже если упрошу отца отправить мне денег. Здесь, на этом берегу, нет даже свободных комнат, не то что квартир или домов. В Ельнице? Это ж у демона на рогах! Даже по меркам Броцлава. Хракс…

Продолжая ворчать и жаловаться, следователь споро нарубил капусту, лук, чеснок, томаты, грибы, порезал на кусочки свинину и бекон, явно не планируя готовить мне что-то отдельно или отдать часть мяса в сыром виде.

«Слишком задумался и забыл? – понадеялась я. – О! Прекрасно!»

Лишь на стадии обжарки на огромной сковородке мяса с луком Ковальский опомнился и глянул на меня. Я, лежа на полу у стеночки, состроила самый невинный в данных обстоятельствах вид.

– Если не будешь есть то, что готовлю, то не будешь вообще, – с секунду потаращившись на меня, решительно известил рейян.

Возблагодарив неизвестные силы, которые ниспослали мне следователя, а с ним кров и еду, я затаилась, боясь даже дышать. Когда мужчина готовит ужин, очень важно не спугнуть этот величественный и прекрасный момент!

* * *

День выдался не по-осеннему теплый. Солнце грело щеку, забралось жаркой кошкой под плед, уберегая от прохладного ветра ноги в тонких хлопковых чулках. Трава уже пожелтела, кое-где виднелись лужи, но у самого берега, нависшего над рекой со стороны Темного Гая, можно было устроиться на охапке сухих листьев, прикрыв их непромокающей подстилкой. Тишину старого мрачного леса, восставшего из пепла осинами, белоствольными березами, липами и ивовыми зарослями по берегу, нарушала лишь птичья перекличка. Далеко, где-то в Зеленице, громко посвистывали чижи, сбившиеся к зиме в большую стаю, среди сосен что-то недовольное попискивал клест, а парочка нахальных соек сообщала о своем присутствии то в одной части леса, то в другой. В центре клетчатой подстилки чинно высилась собранная отцом корзина. Так и тянуло сунуть нос под салфетку, откуда вкусно пахло чаем с бергамотом, тонко нарезанным лимоном, апельсиново-имбирным джемом, свежими булочками, маслом и сыром.

– Сейчас все будет, – улыбнулся отец, раскладывая вокруг корзины белые салфетки с вышитым краем и расставляя высокие походные кружки. Он привез их откуда-то. Чуть помятые, с въевшейся в царапины копотью, неприглядные и старомодные, эти чашки всегда сопровождали нас в таких вот пикниках, когда очень хотелось или встретить весну среди первой сочной зелени, или провести длинный летний день на природе, или поймать последние лучи тепла в уходящем году.

– Тут сыро, – привычно скривилась мама и дернула ногой в изящной темно-фиолетовой туфельке.

Специально для нее отец принес на эту сторону Больша-Бялы складной шезлонг, новенький, чистый, купленный в Лиене, к которому мама питала нежную привязанность. Этот город, солнечный, яркий, похожий на парус, мама вспоминала всякий раз, стоило в Броцлаве упасть хоть капле дождя.

– Вовсе нет, – примирительно улыбнулся отец. – Солнышко греет. Кларка, не спеши! Сейчас все достану.

Даже прикрикнув на меня, отец тем не менее вытащил из корзины банку с джемом, к которой я тянула руку, отвинтил крышку и выставил передо мной на плед, выдав ложку с длинным черенком. Мама фыркнула, увидев все это, и выше надвинула темные очки в роговой оправе. Из-за крупных голубых стеклышек она стала напоминать сонную и недовольную осеннюю муху, и я невольно прыснула в кулак.

– Мне нужно поговорить с тобой, Казик, – прикрыв глаза и откинув голову назад, вальяжно произнесла мама.

– О чем? – с мягкой улыбкой спросил отец, намазывая разрезанные булочки маслом.

– Я думала отложить этот разговор на потом, но разве удастся отвлечь тебя от аптеки? – со вздохом упрекнула рейяна Новак.

Я в секунду вся перепачкалась в джеме, и отец расхохотался, обнаружив следы на щеках, лбу и носу. Видя, что супруг отнесся к ее словам без должного внимания, мама громко воскликнула:

– Казимир! Послушай меня!

– Я тебя слушаю, – успокоил ее отец, под мое хихиканье вытирая мне лицо. – Что ты хотела сказать?

– Я устала от такой жизни, – с трагичными нотками в голосе изрекла мама. – И от этого города. Я устала от Броцлава. От здешних людей. От всего этого болота, в котором ты вынуждаешь меня оставаться. Эта сырость, эта река, эти холмы и скалы!

– О чем ты, милая?

– Я о том, что не могу больше здесь жить, – сказала мама и топнула ножкой. Мы с отцом, сидевшие на подстилке, воззрились на нее снизу вверх в полнейшем недоумении.

О чем она? Разве можно не любить Броцлав?

Стоп! Этот разговор произошел давно. Я была еще ребенком…

Стоило моргнуть – и налетел ветер, вздувая и подстилку, и плед у меня на коленях, и яркое желтое мамино платье. Небо в секунду заволокло серыми тучами, тяжелыми и ноздреватыми, запахло озоном, влажной горечью опавших листьев и стоячей водой.

– Мама? – позвала я, пытаясь стряхнуть плед, заслонивший мне обзор. – Мама!

Ее не было. Как не было подстилки, корзинки и кружек. Солнечного дня и охапки сухих листьев на берегу спокойно текущей на юго-запад реки.