Желанная - Ольга Герр Страница 3

Лишь отвернувшись от окна, я смогла думать. Женщина, приказавшая меня арестовать, говорила не на русском, а на странном диалекте, напоминающем англосаксонский. Я — переводчик, владею английским в совершенстве, а также французским и испанским. И все же приспособиться к языку будет не просто. Слишком он древний. Пока говорят медленно, еще улавливаю суть, но если затараторят или попадется кто-то глотающий окончания, я поплыву.

Но это полбеды. Гораздо хуже, что меня заподозрили в убийстве. И, в общем-то, есть за что. Мы с убитым спали в одной постели. Моя одежда в его крови. Основная улика против меня — я жива. Будь убийцей кто-то посторонний, с какой стати ему щадить меня? Получается, я либо сама убила, либо состою в сговоре.

Вот такая неприятная ситуация. И совершенно неясно, где я, как здесь очутилась и что теперь делать.

Из окна не выбраться — внизу только скалы и смерть. Я осмотрела комнату в поисках других путей отступления. Каменные стены, ничем не прикрытые. Грубая мебель — кресла из чистого дерева, на сиденьях лежат подушки, чтобы хоть как-то их смягчить. Камин, рядом шкура животного. Я поторопилась к последней. Если еще минуту простою босыми ногами на ледяном полу, заработаю цистит.

В камине потрескивали дрова, это был единственный источник тепла и света. Я присела рядом с огнем и протянула к нему руки в попытке согреться. Есть у меня догадки насчет того, куда я угодила, но они настолько фантастические, что в них сложно поверить. Не один человек в здравом уме не поверил бы. Путешествие во времени? Или сразу в параллельную реальность? Звучит как бред. А я вроде не сошла с ума, так что решила до последнего цепляться за надежду все логически объяснить.

Меня вытащили из колодца, после чего отправили в больницу. Я была так плоха, что русские медики не справились, и меня перевели в клинику за границей. Например, в Норвегию. Не знаю, есть ли у них крепости, но северное море точно есть. Только это какая-то странная больница и персонал с приветом…

Как ни крутила пазлы, картинка не складывалась. Больниц с подобным уровнем антисанитарии не существует. Да и с каких пор в медицинских учреждениях пациенты спят по двое на койке?

Надеюсь, я лежу в коме, и мне все это мерещится. Потому что это явно не мое тело. Я не видела себя в зеркале, их не было поблизости, но руки точно не мои — слишком молодые. И ноги, покрытые редкими светлыми волосами. Я вообще-то слежу за собой. К тому же у меня тридцать девятый размер, а у этих ног максимум тридцать седьмой. И вот это — тело не мое — ужасало сильнее всего. Как такое возможно? Куда подевалась бывшая хозяйка? Где теперь «прежняя я»? Надеюсь, я не причинила ей вред своим появлением.

Дверь открылась неожиданно, впуская уже знакомую пожилую женщину и двух мужчин. Последние встали у порога, а она подошла ко мне. Я поднялась на ноги. Мы с женщиной были одного роста, но она как будто смотрела на меня сверху вниз.

— Ты убила моего сына, — заявила женщина.

Она говорила медленно, четко проговаривая слова. Понять ее не составляло труда. Но сама я не спешила открывать рот. Сперва познакомлюсь с диалектом.

— Как ты посмела поднять руку на мужа?

Муж? Вот так новость. Оказывается, я уже и женой побыла, и успела стать вдовой. Закралась непрошенная мысль: может, правда я убила? То есть не совсем я, конечно, а та, что была до меня. Вот это я попала.

— Тебя будут судить, — заявила женщина, видя, что я молчу. — Я велела не поднимать шум. Крепость осталась без тойона, — последнее слово не поняла, но предположила, что это звание. Убитый занимал важное место в иерархии.

— Его смерть сулит беды, — говорила, между тем, женщина. — Хватает тех, кто хочет занять его место. Чем позже узнают о гибели Вилфреда, тем лучше для всех.

Она уже обращалась не ко мне, а к тем двоим, что пришли вместе с ней. Мужчины кивнули в ответ. На моих глазах зрел заговор с целью скрыть убийство. Только для меня это ничего не меняло.

Вилфред — я мысленно повторила имя убитого. Оно никак не отозвалось в сердце. Он был мне чужой. Горевать о незнакомце не получалось. Это плохо. Отсутствие слез по мужу истолкуют не в мою пользу.

— Твою судьбу решат позже, — напоследок сказала, как выяснилось, моя свекровь. — Как только соберется мирный совет.

Меня снова оставили одну, но ненадолго. Вскоре пришла женщина лет тридцати. Она была замкнута и тиха, и одета не так хорошо, как мать убитого. Видимо, прислуга.

Женщина помогла мне смыть кровь и переодеться. Первой чистая сорочка, потом нижнее платье из тончайшей шерсти и, наконец, кафтан с расшитым поясом. Волосы мне заплели в косу, обернув ее вокруг головы — копия прически свекрови.

Я молча подчинялась служанке, а сама обдумывала побег. То, что отсюда надо бежать, не сомневалась. Я видела в глазах матери убитого свой приговор: однозначно смерть. Помилованием там и не пахнет. Как, впрочем, и состраданием. Я не могу ее винить. Все-таки погибший был ее сыном. Как женщина, я отлично ее понимала.

За окном рассвело, но освещение почти не изменилось. Тучи закрывали солнце, а узкое окно не пускало свет в комнату. Унылое место. Нет, точно надо поскорее уносить ноги. Мне бы только выскользнуть в коридор, а там… Додумать эту мысль не успела — дверь снова распахнулась. Я обернулась на звук и застыла. В комнату вбежал мальчик лет трех. У него были кудрявые рыжие волосы и синие глаза, а еще милые ямочки на щеках. Они появились, когда ребенок мне улыбнулся.

— Мама! — малыш протянул ко мне руки и шагнул навстречу.

Осознание прошибло меня молнией: старуха выполнила свою часть сделки. Я — мать. В то же мгновение я поняла, что никуда не сбегу. Просто не смогу. Никогда и ни за что не брошу сына.

Едва наши взгляды встретились, и с губ ребенка слетело заветное «мама», я пропала. Все мое «я» отозвалось на этот призыв. Я не помнила, как родила этого мальчика, я не растила его, но все равно была его матерью. Этот ребенок мне родной — я остро ощущала нашу близость. Он — часть того тела, в котором сейчас нахожусь. Эта связь незримая, но прочная. Если существует память тела, то это она.

Я упала на колени и развела руки. Ребенок тут же бросился в мои объятия. Прижимая его к груди и гладя по шелковым волосам, я плакала.

— Какой же ты красивый, какой славный, — шептала, покрывая его лоб, глаза и щеки поцелуями. — Мой мальчик, мой малыш.

— Ивар! — окрик заставил дернуться нас обоих. Вслед за ребенком в комнату вошла дородная женщина лет пятидесяти. — Кому я велела не покидать детские покои? Простите, миледи, — это уже ко мне, — не уследила.

— Что вы, — ради такого дела я рискнула заговорить. — Я рада, что он пришел. Можно он немного побудет со мной?

Женщина смутилась:

— Как вам угодно, миледи. Кто я такая, чтобы спорить с вами.

Итак, мое положение прояснилось. Я — жена (теперь уже вдова, но об этом еще никто не знает) некоего тойона. Сложно сказать, насколько велики мои полномочия, но слуги подчиняются. По крайней мере, их женская часть. Мужчины же выполняют приказы свекрови. Она пользуется большим уважением, чем я. Именно ее следует опасаться в первую очередь. К тому же она ненавидит меня. Чтобы это понять, не надо обладать особой проницательностью.