Шанхайский цирк Квина - Эдвард Уитмор Страница 3

Зеленое пресс-папье, бездарная подделка под нефрит, которое он, вероятнее всего, стащил с одного из опрокинутых утром столов.

Вот и все его богатства, если не считать банки с завинчивающейся крышкой, спрятанной во внутреннем кармане шинели.

Глубокой ночью Герати сел на поезд до Бауэри и добрался до приюта для бездомных алкоголиков. Прежде чем войти, он настоял на том, чтобы у него обязательно проверили поддельный канадский паспорт с консульской печатью тридцатилетней давности. Его продезинфицировали, помыли и отправили спать.

Весь следующий день он проспал. На другой день сумел проглотить немного супа. На третий день, почувствовав, как к нему возвращаются силы, он опять стал самим собой и взломал замок от помещения, где хранилась его одежда. Он добрался до городского автовокзала и отыскал автобус, идущий на север, через Беркширские холмы, до некоего города, где святые отцы открыли сиротский приют.

Два дня спустя он вернулся в Нью-Йорк, уже без драгоценного золотого крестика и дешевого стеклянного пресс-папье, с шестнадцатью долларами в кармане. Чтобы застраховаться от ограблений, он купил бутылку джина, затем на метро доехал до Бронкса и клевал носом почти всю дорогу, время от времени заказывая выпивку то на одном азиатском языке, то на другом. Он отыскал дешевый бар и купил три огромных бутерброда с солониной, которые намазал толстым слоем зеленой пасты из спрятанной в кармане шинели банки с отвинчивающейся крышкой.

Трапезу он завершил двойным джином, затолкав немного зеленой пасты в обе ноздри. Чихнул и, тяжело дыша, начал продвигаться по направлению к выходу; теперь у него оставалось всего восемь купюр по одному доллару.

Стемнело; слякоть подмерзала, превращаясь в лед. Герати осторожно выбирал дорогу, ступая по тротуару; выпученными глазами он внимательно осматривал здания и переулки. Время от времени он останавливался под уличным фонарем и рассматривал то щитки пожарной тревоги, то номер обшарпанного дома, то лестницы, ведущие в подвал. В каждом квартале он нырял под отворот шинели и извлекал из ее глубин понюшку зеленой пасты, которую не раздумывая заталкивал в нос.

Наконец он очутился у заведения, которое искал, — у бара со старой деревянной вывеской на витрине. Над входом висела новая, неоновая вывеска, с другим названием, но на выставленном в витрине деревянном щите, в свете гудящих электрических ламп новой затейливой надписи, все еще можно было прочесть старомодные, потускневшие зеленые буквы.

У Герати.

Несколько минут он тупо пялился на вывеску. В Соединенные Штаты он прибыл по двум причинам и, сделав то, что задумал, намеревался немедленно вернуться в Японию. Первое дело он провалил: не смог продать свою волшебную коллекцию порнографии. А во втором — преуспел. Он вернул таинственный золотой крестик полноправному владельцу.

А теперь ему на ум пришло еще кое-что. Вместо того чтобы просто пройтись по знакомым кварталам Бронкса, где когда-то жила его семья, он решил почтить мать, помянув душу усопшей в день ее святой.

Герати перекрестился — впервые за последние лет тридцать. Святого Эдуарда Исповедника [2]он молил о прощении за то, что вот-вот сделает, за то, к чему все это может привести, за потери, которые, возможно, обернутся находками, за давно забытые имена, которые могут опять всплыть. Затем он еще раз перекрестился, пинком открыл дверь, прошаркал к стойке и взгромоздил лапу бармену на плечо.

Драконьей крови, братишка.

Это как?

Двойной джин.

Он положил руки на стойку и прислушался к шумным разговорам. Через двадцать минут он направился в туалет в глубине бара, натыкаясь на посетителей. На обратном пути он пересчитал их еще раз, а затем выбрал себе табурет ближе к краю, рядом с молодым человеком, которого звали Квин.

Герати услышал это имя вскоре после того, как пришел. В баре оказалось два Квина, один из них вполне подходил по возрасту, но прежде чем заговорить с этим человеком, он хотел убедиться в том, что нашел действительно того, кто ему нужен. Он подождал, пока оба окажутся у стойки, и, проходя мимо, обшарил их карманы, а на обратном пути положил бумажники на место.

За те годы, что он провел в скитаниях по Азии, Герати знал только одного человека по имени Квин: развратного жестокого пьяницу, которого последний раз видели перед войной в Шанхае, вероятнее всего, на старом складе на окраине города. Поговаривали, что в ту же ночь на складе случилось что-то ужасное, но Герати так и не узнал, правда это или нет. К тому моменту, как он добрался туда на следующее утро, склад оказался пуст. Единственным свидетельством человеческого присутствия оказалась изношенная шляпа на куче древесных опилок — тот самый черный котелок, который сейчас красовался у него на голове.

Герати расправил шинель и взгромоздился на табурет.

Квину тогда было около тридцати. Он вырос в Бронксе, мальчишкой играл в стикбол [3]и дрался на улицах, а когда вырос, оттрубил два года на флоте и год в тюрьме. Недавно умерла его единственная родственница, женщина, которая его вырастила, старшая сестра его отца. Тетка оставила ему немного денег, и он все ломал голову, что с ними делать, — как раз в ту ночь, когда толстый, еле стоящий на ногах великан, старый, пьяный и оборванный, сопящий и ворчащий себе под нос, наткнулся на него и чуть было не повалил на пол.

Лет двенадцать, а может, даже года два или три тому назад, Квин бы просто-напросто разбил о голову старика бутылку. Но тут его будто парализовало. Его окутал отвратительный смрад прелой шерсти пополам с протухшим сыром, вонью гнилой замазки и полуразложившейся кожи, все это на основе могучего горчичного духа.

Жирный великан взгромоздился на соседний табурет, обдавая его своим мерзким дыханием.

Не дыши на меня, сказал Квин.

Двойного джина, братишка, потребовал толстяк, обращаясь к бармену. Квин ткнул его в бок, и тот икнул.

От тебя прет, бычара.

Чего?

Ты чего толкаешься?

Это не я, братишка.

Ты. Причем дважды.

Толстяк поскреб одной рукой замотанное фланелью горло, а другой полез во внутренний карман шинели. Квин увидел, как он открутил крышечку банки, подцепил пальцем немного какой-то зеленой пасты, завернул крышечку и заправил пасту в нос.