Джунгар. Обитель духа - Ольга Погодина Страница 3

Однако с тех пор – Илуге чувствовал это – старик ему зла не желает. Оставил при себе – пусть, злым языкам работы меньше. Пара-тройка злорадных взглядов, брошенных на него уходящими пастухами, только подтверждала это. Пусть.

Илуге поежился, плотнее запахиваясь в ургух. Кроме ургуха, у Менге еще была небольшая войлочная скатка, которую в случае сильной метели можно превратить в навес. Да и это разве от чего спасет? Все равно что пятерней лысину прикрывать… А только все лучше, чем возвращаться.

Он со скрытой тревогой следил за поспешными сборами. Менге вместе с Торганом отбирали самых маленьких ягнят и телят из жалобно мычащего и блеющего стада. Для того чтобы гнать несмышленышей и кормить их в пути, пришлось отобрать и большинство стельных телок. Наконец под вопли животных и людские окрики отобранная отара двинулась к реке и медленно потянулась на юг, подгоняемая все усиливающейся непогодой.

Менге, перегнувшись через луку седла, неторопливо сплюнул вслед уходящим:

– Несладко придется и им. На броде через Горган-Ох мальков придется перевозить на руках, вымокнут… Но если они мне потеряют хоть одного ягненка…

– Нам тоже тут не медом намазано, – буркнул Эсыг, искоса поглядывая на небо, продолжающееся плеваться хрупкими ледяными комочками. – Завтра надо будет откочевать ближе к сопкам, они прикрывают от ветра. Да там можно и разжиться чем-нибудь…

Запас еды, которую брали с собой пастухи, состоял из высушенных полосок вяленой козлятины, муки из поджаренного ячменя и чжан – прессованных высушенных листьев горного кустарника. К этому иной раз разрешалось набрать и молока, из которого тут же, сами, сбивали масло и делали хурху – лепешки из сухого творога, или айран. Забой скота, вверенного пастухам хозяевами-скотоводами, карался смертью. За каждую потерянную или павшую голову следовало суровое наказание: увеличение срока отработки долга или – для рабов – битье палками. Хораг, хозяин Илуге, владел не менее чем четвертью пасущихся стад. Случись что, Илуге лучше и не возвращаться…

– Эй, Илуге! – Тургх замахал рукой. – Сюда!

Менге отдал юношам свою скатку. Сейчас Тургх пытался растянуть войлок на колышках, чтобы защищал хотя бы от ветра и снежной крупы, которая уже вовсю набивалась за ворот и отвороты сапог. Совместными усилиями они установили навес, настолько крохотный, что еле смогли там поместиться.

Эсыг запалил костер. В такую погоду глупо было бы пытаться отойти – стадо сбилось в плотный ком, подставив ветру лохматые бока с космами длинной грубой шерсти. В поисках крох тепла многие коровы и овцы уже стояли вплотную друг к другу, шумно дыша и складывая друг на друга печальные, терпеливые морды. Менге достал из мешка кожаный походный бурдюк, перелил в него воды из меха и сунул в разгорающийся огонь нагревательные камни.

Тургх и Илуге выбрали место посуше – там, где снежная поземка еще не превратилась, смешавшись с землей, в ледяную вязкую жижу, – и протянули над костром замерзающие пальцы. Какое-то время молчали, согреваясь, покачивая головами, сосредоточенно вбирая мгновения тепла.

– Да, давненько такого не было, – словно соглашаясь с ними, протянул Менге. – Почитай, пятнадцать лет хожу со скотом, а чтобы раньше, чем наступит месяц йом, – не помню. Бывало, в это время займутся дожди, – тоже не сладко, особенно когда дня три без продыху поливает… Степь развезет, всюду лужи, под ногами чавкает, молодняк увязает, мерзнет… Залезешь в войлоки, а снизу тоже подтекает, и мокро, и холодно – тьфу! И с места нельзя двинуться, пока не прояснит… А вот чтобы так, сразу, снегом завалило – не помню. У кхонгов – дальше на восток, такое случается, на ихних взгорьях. Ну так то выше гораздо, там уже и Крох-Ог начало берет… А у нас – нет. Плохая то примета. Ранняя будет зима и суровая, помяните мое слово. Одна ранняя зима – к беде, две – к вареной лебеде, а как три прийтить – тут и войне быть…

– Давай без своих вечных присказок, Менге, – оборвал Эсыг. – Нынче времена мирные. Десять зим, поди, не воюем. Джунгары только шалят, скот уворовывают, ну да это несерьезно, это у них мальки щеголяют. Кхонги тоже затихли, из своих каменных нор носа не кажут. И на юге, слышал я, свара между уварами и койцагами тоже закончилась вроде вничью…

– А из-за чего бились-то? – встрял Тургх.

– А пес их разберет, – сплюнул Эсыг. – Началось все с той старой истории с ичелугами, а потом пошло-поехало… Слышал я, последний раз из-за бабы свара у них вышла. Тьфу, песий народ и есть! Из-за одной бабы воинов на корм волкам двенадцать зим отправляли. А теперь затихли, обескровели. Ждут, пока ихние бабы новых нарожают.

– А ойраты, наши восточные соседи?

– Вот им-то кхонги и надавали по зубам в последний раз, – хохотнул Эсыг. – Из ойрата воин, что из крота – куница! Они ходить в набег не привыкли. Окраинное племя, одно слово. Это не то как нам: только успевай озираться! Подняли они на войлоках юнца говорливого, а тот и надумал кхонгские серебряные рудники разграбить. Знаете же, небось, что кхонги в своих горах норы роют, а в тех норах серебряные жилы текут. А уж как куют кхонгские кузнецы – глаз не оторвешь, хоть воину побрякушками тешиться и не пристало. Однако кхонги – они ведь не только побрякушки ковать горазды. Были бы более воинственными – давно бы нас под себя подмяли. А так, живут себе, только уж ты к ним не суйся. Вот и ойраты, как сунулись – так и высунулись. Правда, юнца своего обратно по частям принесли.

– А тэрэиты?

– А что тэрэиты? Тэрэиты тоже. Разбили мегрелов, взяли в плен ихнего вождя. Теперь вроде как вместе управляют. Только какой там вместе, когда один у другого кинжал за спиной держит… Но все же мир.

– Не мир это, – проворчал Менге, – а затишье перед бурей.

На его лице, освещенном огнем костра, резко обозначились все морщины, и теперь оно казалось вырезанным из коры какого-то диковинного красноватого дерева.

– Тысячу зим идет раздор в степях, – покачал головой Эсыг. – Сто племен, сто вождей, сто распрей. И все – на руку куаньлинам, этим церемонным слизнякам. Пока сквозь ущелья Трех Драконов рекой утекают рабы, а взамен – никчемные побрякушки, да клинки, чтоб верней убивать друг друга. Пройдет зима, две – и все начнется заново: война за чужой скот и чужих женщин, месть за убитых… Все начнется снова…

Илуге опустил глаза, чтобы не выдать блеснувший в них недобрый огонек. Кому, как не ему, знать, что такое война и что она с собой приносит? Может, у ичелугов и были причины напасть. А только ему все равно. Он отомстит каждому из них – когда-нибудь…

– А куаньлины могут напасть? – спросил Тургх. – Эрулен рассказывал, у них огромное, специально обученное войско и разные приспособления для войны.

– А зачем? – горько усмехнулся Эсыг. – Зачем им тратить силы, сынок? Мы, степняки, для них – что собака, охотящаяся за собственным хвостом: пока она вертится, можно зайти в юрту и все вынести.

– Но ведь многие понимают, как оно на самом деле, – осторожно сказал Илуге. Обычно он предпочитал помалкивать – себе дороже. Но за долгие годы, что они провели бок о бок, Илуге заслужил от обоих стариков если не уважение, то хотя бы некоторую симпатию. Ему дозволяли слушать. А иногда и говорить.