Бегущие по мирам - Наталья Колпакова Страница 3

Почему, бабушка? Почему ты так туго запеленала меня в шелковый кокон своей любви? Мама – она была совсем другая, легкая, светлая, непрактичная... И как же рано она ушла! Для внучки ты хотела иной судьбы, хотела долгой и безопасной, пусть даже скучной, жизни.

Алёна сильно, до искорок в глазах, зажмурилась. Поплевала через плечо. И продолжила суетливые сборы. Времени оплетать голову косами уже не осталось. Подходя к месту, не забыть распустить волосы, внушала она себе. Распущенные волосы – это смело. Только богатые, а значит, праздные женщины ходят распустехами. Даже шлюхи, хоть и не слишком изнуряются, все же собирают гривы в «хвост», демонстрируя: и мы не бездельницы, в гильдии состоим, подати платим. Опять же можно показать шейку и ушки, предлагая состоятельному кавалеру обременить то и другое камушками побогаче. Так что своевременно избавиться от «хвостика» – жизненная необходимость, потому как отказ пойти с клиентом, который не пьяный вусмерть, не больной и при деньгах, – должностное преступление.

Ох, сложно живут люди, путано. Столько всего упомнить надо, столько мелочей учесть. Алёна, когда в первый раз на другую сторону сунулась, совсем ничего не знала. Заявилась, как была: в джинсах в обтяжку, в темных очках, со стильным пучком над шеей. Повезло ей тогда невероятно. Из-под арки моста она угодила прямиком в громадный балаган странствующего цирка. А там, известное дело, каких только чудес не увидишь. И сестрички сиамские близнецы (обе усатые, грудастые, плечи бугрятся мышцами, ужас!), и танцорки бесстыжие в юбках, едва прикрывающих колено, и тварь какая-то мелкая вроде суслика, но с парой недоразвитых крылышек, в должности оракула. Алёна юркнула в дальний полутемный угол, присела, стараясь поменьше бросаться в глаза.

– Маманя, глянь, отшельница какая чудная! – пискнул детский голосок.

Чад от факелов ел глаза даже под очками. Алёна сморгнула и затравленно глянула на необъятную матрону. Та взирала на нее сверху вниз с суеверным ужасом.

– То не отшельница! – зашипела она, дергая ребенка за руку. – Гляди, вместо очей – озера смолы подземной. Головы не покрывает, платье носит не мужеское, не женское.

– Ой, это же...

Девчушка прикрыла рот замурзанной ладошкой. Алёна глянула в ее круглые, наполняющиеся восторгом глаза и замотала было головой: мол, не кричи, не надо! Но та завизжала на весь балаган:

– Верь-не-верь, тут Верь-не-верь!

Миг – и ее обступили с десяток баб и детишек. Пока остальные пыхтели и перетаптывались, девочка-подросток, самая бойкая, выступила вперед:

– Эй, Верь-не-верь, поворожи, судьбу предскажи, а неправды не скажи!

Протараторила, как заклинание, и ждет, поглядывая с показной дерзостью. Алёна, убедившись, что бить ее, во всяком случае, никто не собирается, решительно выдохнула.

– Ну, смелая, давай руку!

Скоро она так освоилась в роли мудрейшего сказочного существа, словно в роду у нее были цыганки. Публика подобралась нетребовательная: девки на выданье, тетки разных лет. Простые груботканые платья, немудрящие интересы, житейские проблемы. Присматривайся, прислушивайся, клиентка сама тебе все и выложит: и чем дело кончится, и чем сердце успокоится. Молодухи, те больше женихами интересовались – скоро ли посватается да хорош ли с лица. Бабы о детях, козах, урожае. У иных на сердце камнем разлучница, тех сразу видно, глаза сухие, обугленные, а в глазах – жадная, сосущая тревога. Предсказывала, как выйдет, по наитию. Если видела, что баба или там девица не злая, не противная да собой не уродина, скорую удачу сулила. В самом деле, почему бы и не вернуться мужику к доброй жене? Стервам, тем советовала поостыть, но взамен, чтоб в косы не вцепились, сулила любовь новую, распрекрасную. В общем, никого не обидела. А сама примечала, кто во что одет, как себя держит, как говорит. Много интересного узнала! Среди простого люда попадались и особы почище, из разбогатевших крестьян, торговцев, почтенных ремесленных гильдий. Те отличались платьем и украшениями, но сфера жизненных интересов была все та же: доход, здоровье, любовь, удача, месть. Все как у людей.

В общем, когда могучий карлик погнал последних обывателей вон из балагана и Алёна очнулась от дурмана, который сама и напустила, оказалось, что спина у нее порядком затекла, в горле першит, а вокруг громоздятся всевозможные подношения. Клиенты выразили благодарность в меру сил: кто полотном, кто отрезом ткани побогаче, кто всяческой снедью. Среди корзин с яйцами и плетеных коробов неизвестно с чем призывно поблескивали в мерцании факела: там – недурное ожерелье, сорванное важной горожанкой прямо с шеи в порыве благодарности, тут – широкий браслет-наруч со вставками из резного полупрозрачного камня. На тонком шелковистом платочке красовался малюсенький золотой, с эмалевыми накладками, флакончик с чем-то духмяным, вроде истолченного перца, – как выяснилось, неслыханное роскошество по местным меркам. Алёна запомнила дарительницу, купчиху со здоровенными, будто мужскими, руками. По необъяснимому наитию она повелела тетке послать к Неспящему Узнику (то есть, попросту говоря, куда подальше) молодого любовника-кровососа, а той, видно, только малости не хватало, чтобы порвать с постылым. Грубое лицо смягчилось от печальной, затуманенной воспоминаниями улыбки, и купчиха с превеликой осторожностью выставила перед Алёной этот самый сосудик.

– Ну ты сильна, иноземка, – прогудел прямо над ухом низкий звучный голос.

Алёна вздрогнула и оглянулась на обладателя базарного баритона. Красивый, вульгарный, опасный с виду тип взирал на нее с насмешливым уважением. По тонкой рубахе с чистым воротом, по властному взгляду, по всей повадке она опознала в нем владельца цирка. И почтительно склонила голову, исподволь изучая человека, от которого – вдруг накатило и неприятно остудило спину понимание – возможно, зависела ее судьба. Тот умело выдержал паузу. И весь огромный шатер, миг назад наполненный движением, звуками, голосами, тоже замер, словно беззвучный хор подхватил немое соло премьера. Вот ведь актеришка чертов! Манипулятор.

Алёна почувствовала то же самое, что ощущала за покером, скользя на гребне волны самого отчаянного блефа. Ситуация была знакомая, даже, можно сказать, родная. И мужик понял что-то. Притушил взгляд-рентген, присел на корточки, погрузив руки в подношения.

– Чисто! Это ж надо додуматься, под Верь-не-верь сработать. И ведь, главное, придраться нельзя, такое уж это существо, то ли правду скажет, а то ли соврет. Хочешь верь, не хочешь – нет!

Алёна неопределенно хмыкнула. Эти, из балагана, – тертые калачи, не чета простодушным оседлым, их черными очками да джинсами не проведешь.

– Ты из каких мест-то будешь? – ненавязчиво поинтересовался хозяин, поднимая против факельного света медальон с крупным синим камнем. – Какого племени? Сколько скитался, считай, везде побывал, народу разного перевидал. А таких, как ты, не припомню.

Алёна хладнокровно проигнорировала вопрос. Или просто не расслышала – так заинтересовал ее ромбовидный рисунок на куске жесткой блестящей ткани.

– Может, у меня останешься? – подкатил главарь с другой стороны. – Человек я честный, не обижу. И удачливый, кого хочешь спроси. О цирке Крома всякий слыхал.