Танцовщица из Атлантиды - Пол Андерсон Страница 3

— Да, — сказал он, обращаясь к кружке кваса в руке. — Мир и братская любовь благоприятствуют торговле. Как и учил Господь, когда ходил по этой земле.

Олег стоял на холме над рекой. Негоже судовладельцу тянуть бечеву или таскать тюки. У него теперь три корабля — не так уж плохо для мальчишки в лаптях, проверявшего некогда звероловные ямы в северных лесах. Кормщики присмотрят за работой. Но и караул необходимо выставить. Не то чтобы он ожидал разбойного нападения — просто меха, шкуры, янтарь, сало и воск на юге стоят недешево и могут соблазнить каких-нибудь проходимцев.

— За твое здоровье, Екатерина Борисовна, — сказал Олег, поднимая кружку. Кружка была походная, деревянная, хоть и отделанная серебром, чтобы показать белому свету, что владелец ее — не последний человек у себя в Новгороде.

Прихлебывая кислый квас, он, впрочем, думал вовсе не о супруге или многочисленных рабынях и служанках, а о некоей игривой шалунье, с которой встречался в прошлом году. Удастся ли договориться с Зоей на этот раз? Если удастся, то будет лишний повод (помимо заключения новых сделок с заморскими купцами) зазимовать в Константинополе. Хотя за несколько месяцев Зоя влетит в копеечку.

Жужжали пчелы в клевере, под солнечным небосводом ярко синели васильки. Где-то внизу люди Олега суетились вокруг ладей, чьи носы были украшены изображениями головы лебедя либо дракона. Всем хотелось поскорее добраться до Черного моря, а там сесть за весла, поднять парус — пусть ветер несет, быстрину можно не искать, а о возможном крушении пусть печалится хозяин. Команды и божба разносились далеко вокруг и сливались с гулом батюшки Днепра. На холмах царили покой и жара; пот стекал ручейками по спинам и впитывался в стеганые одежды под кольчугами. Высоко-высоко над головой поет жаворонок, его веселая песня плывет к земле, а навстречу ей поднимается мирное гудение пчел.

Олег улыбался всему, что сулил ему завтрашний день.

И вихрь подхватил его.

На этой равнине, куда с боями прикочевали предки Ульдина, зима не так сурова. Снега здесь выпадает немного и нет необходимости смазывать лицо жиром от холода. Но беспечный и здесь может потерять скот из-за бескормицы и непогоды, особенно когда приближается время отела.

С Ульдином было только шестеро, считая двух безоружных рабов. Восточные готы бежали в пределы Римской империи, где их вряд ли ждет хороший прием. Некоторые, конечно, остались — те, кто были убиты или пленены. В течение последних трех лет гунны жили мирно, осваивая завоеванные земли.

Земля белела под низкими серыми тучами. Тут и там торчали голые стволы деревьев. Почерневшие от огня остатки ограды были единственным признаком былого жилья. Ограду разобрали на костры, пахотные поля заросли травой. Пронзительный ветер пахнул дымом. Копыта лошадей хлюпали в снегу, стучали по промороженной земле. Скрипели седла, звенели поводья.

Рядом с Ульдином ехал его сын Октар. И сам Ульдин был молод, а сын едва достиг возраста, когда садятся на коня. В мальчике была заметна аланская кровь матери — высокий рост и светлая кожа. Она была первой женщиной Ульдина, рабыней, ее дал ему отец, когда Ульдину приспела пора. Потом Ульдин проиграл ее товарищу на Празднике Солнца и не знал, что с ней сталось, хоть и вспоминал временами.

— Если поторопимся, сможем добраться до стойбища еще сегодня, — важно сказал мальчик и, заметив, что Ульдин поднимает арапник, поспешно добавил:

— Благородный господин.

— Нет, — ответил Ульдин. — Я не стану загонять лошадей, чтобы ты мог дрыхнуть в теплой юрте. Мы развяжем седельные мешки, — он быстро, по-степняцки, прикинул, — возле Кучи Костей.

Глаза Октара расширились, он с трудом глотнул. Ульдин хрипло рассмеялся:

— Что, боишься готских скелетов? Их давно растащили волки. Готы при жизни не могли остановить нас — нам ли бояться призраков? Ты только прикрикни на них, — он кивком отпустил мальчишку, и Октар отстал.

По правде говоря, Ульдину и самому не хотелось располагаться там лагерем. И вообще мало радости путешествовать по горному хребту в такое время года. Летом другое дело, все племя движется вместе со стадами, и мужчина в любом месте чувствует себя как дома после дневных трудов или охоты. Хорошо: скрипят телеги, пахнет дымом, жареным мясом, лошадиным потом и навозом, люди кажутся друг другу ближе на бескрайней зеленой равнине под бескрайним небом, где вьются ястребы. Когда спустится тьма, хорошо сидеть у костра: пламя трещит, освещает лица верных друзей, идет беседа, серьезная либо с похвальбой; кто-то расскажет предание о временах героев, что вдохновляет молодежь на подвиги, о древних временах, когда Срединная Империя трепетала перед гуннами; а то зазвучит веселая непристойная песня под барабан и флейту, и мужчины начнут топтаться в неуклюжем танце… А кумыс — чаша за чашей густого перебродившего кобыльего молока, от которого мужчина в конце концов начинает чувствовать себя жеребцом и отправляется на поиски своей юрты и своих женщин… Да, не гроза бы с молниями (Ульдин поспешил сделать знак, отгоняющий демонов, — этому знаку научил его шаман во время посвящения), так лето — лучшее время года, вот приехать бы сейчас домой да помечтать о лете…

Но нельзя позволять никаких поблажек. Это нарушение дисциплины, а чего стоит племя без дисциплины? Ульдин достал из-под седла палочку, на которой отмечал численность своего скота, и принялся изучать ее.

Не так уж мало. Но и не так уж много. Он не глава рода, а только глава семьи — несколько молодых сыновей да должники со своими семьями, жены, наложницы, слуги, рабы, лошади, крупный скот, овцы, собаки, повозки, упряжь да добыча…

Добыча. Немного ему досталось, когда гунны победили аланов к востоку от реки Дон, потому что был он еще молод и только начал постигать военное искусство. Зато добыча, взятая у готов, обогатила его. Сейчас, при хороших пастбищах, он предпочел бы обменять серебро и шелка на скот, чтобы сама природа приумножала единственное настоящее богатство человека.

Взгляд его обратился к западу. Он слышал, что там, далеко, стоят высокие горы, а за горами живут римляне, и мостят эти римляне, по слухам, улицы своих городов золотом. Там человек может создать для себя империю, великую, как державы предков, такую, чтобы и тысячи лет спустя народы трепетали при звуках его имени.

Нет, вряд ли Ульдину представится в жизни такая возможность. Нет причин у гуннов двигаться походом дальше, пока не возрастут они числом. Конечно, без сражений боевое ремесло забудется и племена станут легкой добычей врагов; потому-то и будут постоянно вершиться набеги на земли готов и других народов, а в этих набегах появятся свои возможности.

Остановись, сказал он себе. Почитай предков, слушайся князя и исполняй его волю, как исполняют твою волю члены семьи, мудро веди свои дела. Кто знает, что ждет тебя в грядущем?

И вихрь подхватил его.

Снова настала пора Эриссе отправиться к вершинам в одиночку.

Она сама не знала, что за сила посылает ее туда. Возможно, шепот Богини или, если это кощунство, другого, младшего по чину божества — правда, в этих путешествиях видения ее не посещали. А возможно просто хочется побыть хоть недолго наедине с луной, солнцем, звездами, просторами и воспоминаниями. В такие минуты и дом, и Дагон, и широкие поля и леса, и милая обуза детей представлялись ей рабской конурой, из которой надо немедленно бежать. И так сильна была эта тяга, что нельзя не признать ее божественной. Понятно — это жертва, которую она должна приносить снова и снова, чтобы очиститься для Воссоединения, которое было ей обещано двадцать четыре года назад.