Рецепт Мастера. Революция амазонок. В 2 книгах. Книга 2 - Лада Лузина Страница 3

Город-Модерн был почти уничтожен… Но и в примкнувшем к новой неженственной «Украине» здании в стиле барокко, воспевающем земного владыку, Катя вдруг углядела черты Модерна.

Женщин-русалок в венках из одолень-травы. Женщин в украинских бусах-намистах… Как умная жена, подстраивающаяся под мужа лишь для того, чтоб подчинить и поработить его, Модерн легко ложился под любой мужской и монархический стиль, чтоб вдруг выглянуть из-за барочных завитушек десятками хищных личиков вил.

«Итак, — принялась упражняться в модерновом чтении Катя, — что мы имеем? Барокко — патриархальный стиль, прославляющий монархов. Шесть дамочек в монистах и множество русалок с кувшинками. В Модерне все всегда сказано прямо, — напомнила себе она. — Нужно лишь не бояться прочесть… Начнем с того, что уже известно: женщины сделали революцию. То бишь за общим абрисом мужской власти (барокко) прячутся женщины (модерн).

Но в данном случае не женщины, а одна женщина — шестикратное повторение одного лица — (столько же было маскаронов Ахматовой на ее доме!) — наверняка имеет некий архиважный смысл…

Похоже, как и Ахматова, эта женщина жила в Киеве, может даже в этом вот доме на Николаевской улице, и сделала нечто…

Что?

Каштанов на здании нет, выходит, поступок свершен не в Киеве. Как и Великую Мать, эту женщину окружают вилы — русалки с кувшинками.

Одолень-трава — означает победа. Русалки — смерть, женские чары, заманивающие на погибель мужчин. Победа этой женщины как-то связана с водой (Вода? Реки, моря, лодки, корабли, моряки). Ну и конечно, с революцией…

Кто же она?»

* * *

— Долой рабство дома и кухни… Для новой, рожденной революцией женщины удовлетворить свою сексуальную потребность с первым понравившемся ей мужчиной будет так же легко и просто, как выпить стакан воды! — страстно изрекла нарком пропаганды и агитации всея Украины.

И то, что примкнувший к дому с шестью маскаронами двухэтажный цирк Гиппо-палас в женском стиле Модерн стал трибуной самой сексуальной революционерки, наверняка навело бы Катю на новые размышления. А один взгляд на Шурочку Коллонтай ответил бы на ее вопрос…

Короткостриженная, с задиристой прической, волнистыми волосами, моложавым энергичным лицом и белой шеей, украшенной украинским намистом. Облик секс-символа Октября резко контрастировал с бесформенными пролетарскими нарядами ее слушательниц — платье Коллонтай ладно облегало чудесную фигуру, движения, голос, слова были энергичными и почти завораживающими.

— Сексуальный акт — такая же естественная потребностью здорового организма, как утоление голода и жажды, — неистовствовала Шурочка. — Чем богаче личность, тем любовь многограннее, красивее, богаче, тем меньше места для узкого сексуализма. В будущем любовь будет разлита во всем. Любовь — творчество, выявление лучших сторон своего «я», дает удовлетворение. Любовь без возможности себя проявить — мука… Но мы, новые женщины, больше не желаем страдать!

Даша Чуб зааплодировала первая. Тысячи людей, в основном молодых, заполнивших зал цирка, громогласно зарукоплескали вслед за ней. Выступавший перед товарищем Коллонтай первый соратник Ленина Лев Троцкий не смог высечь из публики и десятой части подобного энтузиазма.

— Правильно, правильно! — вскрикнула Даша. — Ну ведь правильно она говорит!.. Слушай, может, мы погорячились с Отменой?

— В новом обществе женщина отбросит устаревшую мораль и будет сама выбирать себе партнера. Отвергнет так называемую честь…

— Классная барышня, — кивнула Даша. — Я всегда говорила — что хорошего в этой чести? Раз с мужиком переспала — чеши на панель. Случайно забеременела — вешайся! Ушла от мужа — бросайся под поезд, как Анна Каренина. Потому что ты, видите ли, утратила честь.

— Еще наша землячка Изида Киевская говорила, — вскрикнула Шурочка, — что, обвиняя женщину в утрате ложной чести, буржуазное общество само толкало ее на панель. Или под поезд, как Анну Каренину. Изида Киевская — это храбрая женщина, первая выступила в борьбе за наши права. Теперь каждая из нас должна стать такой, как она. Мы поднимем ее знамя! Мне выпало счастье познакомиться с ней лично. Она пала в революционной борьбе…

Впервые за последние три часа Даша почувствовала, что совершенно протрезвела.

— Где я пала? — У пилотессы сделалось такое лицо, будто на голову ей упал кирпич. — Когда это она познакомилась с Изидой? — еле слышно спросила она, поворачиваясь к Акнир.

Ведьма быстро ткнула ее локтем в бок.

— Нет, я просто хочу знать! — повысила голос Чуб. — Я хочу познакомиться с ней и спросить… Я им что — Тарас Шевченко?

— Вы хотите познакомиться с товарищем Коллонтай? — вопрос прозвучал справа, и Чуб обернулась.

В соседнем кресле восседала рыжеволосая женщина в кожанке.

— Товарищ Роза, — представилась соседка по креслу.

Ее подбородок и шею прочертил кривоватый и длинный шрам. Но странным образом шрам не портил ее — скорее делал интересной, интригующей. Ее можно было назвать красивой. Но красота казалась несущественной, она привлекала иным — взглядом, темным, спокойным и властным. Таким же смотрела на мир Катерина Дображанская. Однако во взоре товарища Розы было что-то еще — трудноопределимое…

— Я могу познакомить вас с ней, — сказала она. — Товарищ Коллонтай проживает вместе со мной в гостинице «Континенталь». Это тут, рядом. Идемте, — рыжая встала.

Она вела себя как человек, привыкший повелевать. Но Даша, к чужим повелениям совсем непривыкшая, не сдвинулась с места.

— Мы подождем ее там. Там мы сможем поговорить с ней без всей этой толпы. Или вы хотите послушать еще? — снизошла до вопроса товарищ.

— Нет, пожалуй, — прислушалась к своим пожеланиям «павшая в борьбе». — Мне срочно нужно выпить. Там в гостинице есть бар или кафе?

— Еще какое! — отозвалась Акнир.

* * *

«Еще какое» кафе оказалось знаменитейшей киевской богемной кофейней «Х.Л.А.М.» — расшифровывающейся как «художники, литераторы, артисты, музыканты».

Даша Чуб с любопытством посмотрела на вывеску с летящим человечком-Икаром и прочла надпись на фронтоне: «Войдя сюда, сними шляпу, может быть, здесь сидит Маяковский».

— Слушай, а что, он и правда там может сидеть? — возбудилась она. — Маме моей надпись понравилась бы. Я говорила, что у меня мать — маяковка? Всю жизнь изучала Маяковского… Тут водка есть?

— Только морковный чай, — не отрывая глаз от лежащего перед ним исчерченного строчками листа бумаги, отозвался крупноносый и золотоволосый молодой человек за столиком рядом. Сидевшая с ним некрасивая стриженая девушка в измазанной масляной краской робе недовольно шикнула на друга.

— Чай из морковки? — удивилась Чуб. — А разве морковку заваривают?

— Я достану вам водки, — непререкаемо сказала товарищ Роза. — Садитесь пока, — снова приказала она. — Сейчас я вернусь.