Краснокожий Пророк - Орсон Скотт Кард Страница 3

У ворот крепости Рвач остановился. А, очень миленько. Рядом с обычными оберегами и амулетами, которые должны, по идее, защищать городок от врагов, пожаров и прочих бедствий, губернатор Билл приколотил новую табличку длиной аж с ворота. Большими буквами на ней было написано: «КАРФАГЕН-СИТИ» и дальше, буквами поменьше: «Столица Воббского штата».

Такое мог придумать только старина Билл. Скорее всего он счел, что табличка эта окажется посильнее всяких оберегов. Например, Рвач, будучи факелом, знал, что оберег от пожара не остановит его, разве что рядом с магическим знаком будет чуточку труднее развести огонь. Но если он подпалит здание немного дальше, оберег благополучно сгорит вместе со всеми домами. Однако в этой табличке, называющей Воббскую долину штатом, а Карфаген — ее столицей, содержалась сила пореальнее, сила, которая могла управлять человеческой мыслью. Если долго твердить одно и то же, люди постепенно начнут думать, что так оно и есть на самом деле, и очень скоро все так и станет. Нет, ну конечно, глупости всякие типа «Сегодня ночью луна остановится в небе и повернет обратно» лучше не говорить, потому что для этого сама луна должна услышать ваши слова. Но если пару-другую раз сказать: «Эту девчонку поиметь ничего не стоит» или «Этот мужик — наглый ворюга», — можно не беспокоиться, поверит вам человек, которого вы имели в виду, или нет, — все остальные поверят вам и будут относиться к этим людям так, будто вы сказали чистую правду. Поэтому Рвач сразу раскусил намерения Гаррисона, ведь чем больше людей увидят табличку, провозглашающую Карфаген столицей штата, тем больше вероятность, что когда-нибудь так оно и будет.

Хотя на самом деле Рвача не особенно волновало, станет губернатором Гаррисон, основав столицу в Карфаген-Сити, или тот набожный чистюля Армор Уивер, что поселился на севере, там, где Типпи-Каноэ впадает в Воббскую реку. Во втором случае столицей станет Церковь Вигора, ну и что? Пускай эти двое дерутся друг с другом; кто бы из них ни победил, Рвач все равно станет богатым человеком и будет жить как ему вздумается. Либо так, либо весь этот городок заполыхает, как один большой факел. Если Рвач потерпит окончательное и бесповоротное поражение, он уж позаботится о том, чтобы остальные тоже ничего не выгадали. Очутившись в самом безвыходном положении, человек-факел всегда успеет поквитаться — по мнению Рвача, это единственное достоинство дара разжигать огонь на расстоянии.

Впрочем, было еще одно преимущество — Рвач мог подогревать воду в ванне, когда захочет, так что кое-где дар приходился очень кстати. О, как хорошо покинуть наконец опостылевшую реку и вернуться к цивилизованной жизни. Одежда, ожидающая его, была чисто выстирана, а какое наслаждение испытал Рвач, сбрив колючую щетину, вам не описать. Это не говоря уже о том, что скво, купавшая его, так жаждала заработать лишнюю кружку огненной воды, что, если б Гаррисон не послал за ним солдата, забарабанившего в дверь и попросившего поспешить, Рвач мог бы получить первую прибыль со своих товаров. Но ему пришлось вытереться и одеться.

Скво жадными глазами пожирала направившегося к двери Рвача.

— Ты вернуться? — спросила она.

— Куда ж я денусь, — усмехнулся он. — И принесу с собой маленький бочоночек.

— До того как падать ночь. Лучше, — сказала она.

— Ну, может, до этого, может, после, — пожал плечами он. — Какая разница?

— После темноты краснокожие, как я, за стены форта.

— С ума сойти, — пробормотал Рвач. — Ну, попробую вернуться до темноты. Но если не получится, я тебя запомню. Может, лицо и забуду, но руки — никогда. Купание вышло замечательным.

Она улыбнулась, по ее лицу расползлась гротескная пародия на улыбку. По идее, краснокожие должны были давным-давно вымереть — размножишься тут, если невесты сплошные уродины. Хотя если закрыть глаза, сойдет и скво — на ту пору, пока не вернешься к настоящим женщинам.

Оказалось, Гаррисон занимался не только строительством нового особняка — к крепости добавился целый квартал, поэтому теперь форт занимал вдвое большую площадь, чем когда-то. Кроме того, к частоколу, окружающему крепость, пристроили широкий парапет, огибающий форт по всему периметру. Гаррисон готовился к войне. Рвач забеспокоился. В военное время торговля спиртным идет не больно-то шибко. Краснокожие, идущие в битву, это не те изгои, что сшиваются здесь, надеясь разжиться глотком виски. За последние годы Рвач повидал слишком много пьяниц-краснокожих, поэтому совершенно позабыл, что существуют и другие, куда более опасные дикари. Тут он заметил пушку. Нет, даже две пушки. Плохи дела, ой, плохи.

Вопреки ожиданиям, кабинет Гаррисона располагался не в новом особняке. Он находился совсем в другом, таком же новом здании, специально построенном под штаб гарнизона. Окна в юго-западном углу ярко светились, стало быть, именно там и обосновался Гаррисон. Рвач заметил, что, кроме привычных солдат, стоящих на вахте, и разбирающихся с бумажной работой офицеров, в здании штаба обитают несколько краснокожих — обычно они либо лежали на полу, либо сидели по углам. Прирученные краснокожие Гаррисона — он всегда держал под рукой парочку одомашненных дикарей.

Однако сегодня краснокожих было больше, чем обычно. Одного из них Рвач узнал — это был Лолла-Воссики, одноглазый дикарь из племени шони. Этот краснокожий постоянно был пьян так, что лыка не вязал, однако почему-то он еще не загнулся. Даже его сородичи краснокожие смеялись и издевались над ним: Лолла-Воссики дошел до ручки, он жить без огненной воды не мог.

Но смешнее всего то, что именно Гаррисон в свое время застрелил отца этого дикаря, примерно лет пятнадцать назад, прямо на глазах у Лолла-Воссики, когда тот еще был маленьким зверенышем. Гаррисон несколько раз рассказывал эту историю при Лолла-Воссики, и одноглазый пьяница лишь кивал, смеялся да корчил рожи, в общем, вел себя так, словно совершенно не имел ни мозгов, ни человеческого достоинства, — самый низкий, самый презренный краснокожий, что Рвач когда-либо видел. Пока Лолла-Воссики поили виски, ему было ровным счетом плевать на месть за убитого отца. Нет, Рвач ни капли не удивился, увидев Лолла-Воссики лежащим на полу у дверей кабинета Гаррисона, — каждый раз, когда створка открывалась, она больно била дикаря по заду. Невероятно, но факт: хоть в Карфаген-Сити вот уже как четыре месяца не завозилось спиртное, Лолла-Воссики был в стельку пьян. Он заметил входящего Рвача, приподнялся на локте, приветственно махнул рукой и беззвучно завалился обратно на пол: Платок, который он повязывал поверх отсутствующего глаза, сбился, и из-под него зияла пустая глазница с впалыми веками. Рвачу показалось, что пустота, темнеющая вместо глаза, уставилась прямо на него. Это ему не понравилось. Он вообще недолюбливал Лолла-Воссики. Гаррисон обожал окружать себя грязными, опустившимися существами — наверное, сравнивая себя с ними, он выглядит благородным, замечательным человеком, — но сам Рвач не любил встречаться взглядом с этими жалкими представителями человеческой расы. Ну почему Лолла-Воссики еще не сдох?

Собравшись было дернуть за дверную ручку, Рвач поднял глаза и вдруг увидел перед собой еще одного краснокожего. Самое смешное, он сперва принял его за каким-то образом поднявшегося на ноги Лолла-Воссики — настолько похожи были эти дикари. Правда, у этого Лолла-Воссики оба глаза были целы, и держался он весьма трезво. Краснокожий, должно быть, был добрых шесть футов ростом от пят до скальпа; голова гладко выбрита, за исключением хвостика на затылке; на одежде ни пятнышка. Прислонившись к стене, он ждал. И стоял прямо, как солдат по команде «смирно», не обращая на Рвача никакого внимания. Взгляд его был устремлен в пространство. Но Рвач сразу понял, что этот парень видит все и вся, пусть даже зрачки его не двигаются. Давненько Рвач не встречал краснокожего, который бы выглядел так, как этот. Дикарь был сам лед.