Илья Муромец - Иван Кошкин Страница 3

— Ого! — сказал отец, — а заморенного куда дел?

— Так это он и есть, батя.

— Ладно, ври мне. Этому уже полгода, почитай.

Илья словно только теперь увидел, что вместо шелудивого зверька на тонких дрожащих ножках перед ним стоит крепкий широкогрудый жеребенок. Ночью он не мог уснуть и, едва начали гаснуть звезды, снова вывел жеребенка в поле. Вернувшись днем, он постарался поставить коня в стойло незаметно, но отец, выводивший Савраску, столкнулся с ними нос к носу. Савраска ошарашенно присел на задние ноги, а отец перекрестился:

— Мать честная, ты их воруешь, что ли, где?

— Да тот же это, батя!

— Да ну!

Отец махнул рукой и повел Савраску запрягать. Илья осмотрел своего жеребенка. Тому было на вид не меньше двух лет, спина — вровень с головой хозяина.

На третий день земля в Карачарове содрогнулась и тряслась, пока на площадь не влетел Илья верхом на чудовищном звере. Копыта коня были с тарелку, грудь — с ворота, а грива свисала до земли.

— Вот и коняка по мне, — сказал Илья отцу, хлопая жеребца по шее.

Отец обошел бурого зверя, заглянул ему в рот. Конь демонстративно откусил кусок ворот и с хрустом разжевал.

— Хоро-о-ош, — протянул старый крестьянин. — Слушай, Илюша, а вспашите мне полосу под озимые?

Пришлось задержаться еще на один день. Наконец пришло время седлать Бурку, как Илья назвал коня. Седел в деревне не водилось, кроме того, что сняли с коня того же тиуна, так что седлал Илья, в основном вспоминая, как лежали седла на конях княжьих людей. Наконец, затянув, как он надеялся правильно, последний ремень, Илья не без робости поставил ногу в стремя.

— Подпруга не затянута, — раздался откуда-то спереди и сверху мощный низкий голос.

— Поговори у меня, — буркнул неизвестно кому Илья и оттолкнулся правой ногой.

Мгновение спустя, лежа под брюхом коня и глядя в не по-человечески умные глаза, богатырь ошарашенно спросил:

— Так ты что, говорящий???

Бурко оказался не просто говорящий. Он еще и читать умел, да не на одном языке. И говорил на них же. Читал он все, что подворачивалось под ногу, заставляя переворачивать страницы и разворачивать свитки то Илью, то кого-нибудь еще. Особенно конь любил всякие военные трактаты. Некоторые он даже зачитывал богатырям вслух. Большинство витязей с таких чтений старались потихоньку сбежать, но некоторые внимательно слушали, прикидывая, нельзя ли извлечь что-то полезное из чужой военной сноровки. Очень редко Бурку удавалось дочитать что-нибудь до конца за один раз, поскольку богатыри начинали обсуждать услышанное, и волей-неволей ему приходилось вступать в спор, хотя бы для того, чтобы показать остальным, насколько он их умнее. Больше всего киевлянам запомнился спор богатырей о колесницах. Бурко читал «Илиаду», Добрыня, Алеша, Илья и Михайло Казарин пытались продраться через непонятную размеренную речь, чтобы уловить суть. Михайло постоянно фыркал, слушая описания битв: «Ромеи — ромеи и есть. Одни поорали громче — другие к ладьям побежали. Те поорали — первые к городу бегут. Князья вот только не ромейские — друг за дружкой гоняются». Однако, когда Бурко начал читать о боевых колесницах, все четверо резко пододвинулись поближе.

— Постой-постой, Бурко, не части, — остановил коня Илья. — Ты говоришь, они на телегах дерутся, так, что ли?

— А телеги о двух колесах, — пробормотал под нос Алеша.

— Несуразица какая-то, — подумал вслух Михайло. — Телега о двух колесах ехать не может. Будет набок падать.

Добрыня со вздохом палочкой нарисовал на песке колесницу. Трое остальных наклонились над рисунком, а Бурко под шумок попил водички и схарчил Алешины сухари.

— А смысл какой тут? — спросил Алеша. — Чего на коне или пешим не биться?

— Ну, может, так удобнее? — неуверенно спросил Михайло.

— Это вряд ли, — решительно сказал Илья. — Кочки, камни, коряги, земля, опять же, неровная. Чуть замешкался — и все, уже не в телеге едешь, а пузом по земле.

— Зато стрел можно много взять, — молвил молчавший до поры Добрыня. — А в колесницу можно втроем усесться. Один правит, другой стреляет, третий рубит тех, кто поближе окажется. Вражьих коней распугивать можно, а если на ось серпы нацепить, а на дышло копья...

— А если против пешцев?

— А если против пешцев — разогнался, а перед строем повернул и вдоль него поехал. Серпами кого-нибудь порежешь, сверху постреляешь.

— А не проще ли на добром коне въехать и булавой по башкам? — спросил Алеша.

— Нам, может, и проще, — здраво рассудил Илья. — А то ромеи. Народ хлипкий, кони у них сухие и мелкие, как мыши. Тут не повъезжаешь.

— А может, попробуем? — робко предложил Михайло.

Богатыри и конь молча уставились на Казарина.

— Да я ничего, — смутился тот. — Думал, может, телегу пополам распилить...

— А чего, — начал размышлять вслух Добрыня. — У князя на дворе телег не один десяток — на них за оброком ездят. Одну возьмем — никто и не хватится, коней — моего и твоего, Илюшенька.

— Не-а, — помотал головой Бурко, — я в упряжь не пойду. Должен же кто-то вам объяснять, как это все делать надобно.

— Ну, тогда Алешиного.

— Я...

— А Алеша будет за возничего.

— А почему я? Я у батюшки только на телеге ездил, и это давно было! Вон, Илюха у нас крестьянский сын — пусть он и будет возничим.

— Во-первых, — веско сказал Илья, — я у отца тридцать три года на печи сидел, а потом сразу в Киев ускакал. И ничего о крестьянском деле не знаю. А во-вторых, ну сам подумай, что за вид у нас будет, если я буду возничим, а ты за князя стоять? За Ахиллу и Аякса мы с Добрыней будем, мы люди крупные, а ты у нас будешь вроде как Иолай.

— Иолай был у Геракла, — поправил Бурко.

— Один хрен.

— Тогда поехали.

На дворе у Владимира Илья выбрал самую крупную телегу и в два удара разрубил ее напополам, точнехонько посередине. Княжьи гридни попробовали было спорить, но Муромец, рассеянно помахивая мечом, срубил у одного чуб, и они как-то сразу притихли. Тем временем Бурко объяснял коням Добрыни и Алеши, что от них требуется. Добрынин вороной лишь укоризненно посмотрел на хозяина, а вот Алешин оскорбленно заржал. Бурко широко улыбнулся ему и прожевал кусок ненужной половины телеги. Ржание перешло в какой-то сип, и Алешин Серко покорно подошел к телеге. С грехом пополам богатыри приладили упряжь, рассчитанную для одной крестьянской лошадки, на двух богатырских зверей. Алеша, поеживаясь, сел на передок и с опаской взял в руки вожжи. Внезапно на Илью нахлынули недобрые предчувствия, и он неуверенно оглянулся на Добрыню. Но Змиеборец уже был поглощен волшебными видениями: вот он, стоя на огромной белой колеснице, торжественно въезжает в Киев после очередного похода, а Попович держит над ним венок; впереди идет Илья и выкликает его подвиги, и киевляне кидают под колеса цветы. Ромеи называют это «триумф». Добрыня торжественно вступил на телегу, которая слегка покачнулась. Илья с трудом нашел место за его спиной.