Перехлестье - Алена Алексина Страница 29

— Что ты на них смотришь? — откуда–то издалека донесся удивленный и настойчивый голос.

Что он мог ответить?

— Хозяйка…

— Ешь, — и в голосе сталь. — Ну!

Красивая рука подхватила толстый блинчик, обмакнула в сметану и поднесла к его губам.

— Ешь, говорю. Худой, как смерть!

Грехобор открыл рот, чтобы отказаться, но настырная девка так ловко впихнула туда блин, что он подавился невысказанными словами.

Боги!

Мужчина прикрыл глаза.

— Нравится? — ее голос потеплел.

Странник в ответ пробормотал что–то невразумительное. Ему не хотелось говорить. Да и отвык он от разговоров. Ему хотелось только одного — наслаждаться вкусом, настоящим вкусом умопомрачительной еды. Ничего не слышать, просто… ощущать…

— Ну, дальше сам. Я тебе не нянька.

Большие руки неуверенно взяли с блюда пухлый блин, и Грехобор откусил еще кусочек, уже заранее понимая, что сейчас произойдет. Привычная горечь наполнит рот, стечет по языку в горло, но… вкус был таким же удивительным, как и в первый раз.

Он ел медленно, прикрыв глаза. Наверное, нужно было поглощать лакомство с жадностью оголодавшего пса, но он не мог. Потому что в этом случае все закончилось бы слишком быстро. Непростительно быстро.

Посетители приходили и уходили, а он все сидел над огромным блюдом, медленно, словно во сне, жуя. Он съел все и откинулся на спинку скамьи, впервые за девять лет чувствуя себя сытым. И только теперь заметил, что все это время стряпуха сидела напротив, подперев кулаками подбородок, и… смотрела. Просто смотрела, чуть улыбаясь.

Девушка казалась бы обычной, но забавные веснушки, кудряшки вокруг круглого курносого лица, веселые серо–зеленые глаза и улыбка… все это делало ее особенной. Почему? Грехобор застыл, понимая, что ему впервые в жизни улыбается обычный человек. Может, она слепая?

— Наелся? Или чего посытнее принести?

Мужчина отрицательно покачал головой, поднимая вверх обезображенные руки, показывая, кто он. Новая знакомая даже не изменилась в лице.

— Может похлебки?

— Нет. Просто… я — Грехобор, — запнувшись, сказал маг.

— Василиса, — кивнула девушка и сделала то, что встряхнуло лишенца сильнее самого страшного заклятья: она протянула ладошку, и, схватив его покалеченную правую руку, энергично пожала ее.

Он застыл, ожидая… боясь… и очнулся только от веселой фразы:

— Я дико извиняюсь, но верни мне руку. Она нужна, чтобы готовить щи.

И, перевернув весь его мир, Василиса снова улыбнулась, освободила пальцы из плена окаменевшей ладони, после чего спокойно ушла на кухню.

— Грехобор?! — смутно знакомый голос заставил мужчину вскинуться. Дэйн. Не просто какой–то, а тот самый дэйн, который был приставлен к нему в Клетке.

— Дэйн.

Он поклонился, согласно обычаю поднимая руки, и напрягся.

— Ты не имеешь права здесь быть.

— Я приглашен, — тихо возразил ему маг.

— Ты никогда не принимаешь приглашения, — дэйн нахмурился, и подозрительно оглядел собеседника.

— В этот раз принял.

Тишина. Дэйн осматривал того, кто уничтожил Клетку. Рассматривал бесстрастно. Ни одно чувство не отразилось на застывшем лице. Грехобор, в свою очередь, оглядывал палача Богов. Все тот же холодный взгляд, все то же равнодушие. Те же черты лица, лишь слегка изменившиеся за девять прошедших лет.

— Может, следует уйти?

Привычный повиноваться дэйну, разрешенный маг уже поднялся, уже направился к выходу, как вдруг странный внутренний мятеж заставил его остановиться и сказать:

— Нет.

И он опустился обратно на скамью.

— Нет?

— Нет.

Внутри его трясло. Смесь обиды, злобы, отчаяния — всего разом! А в первую очередь — страха. Страха, от которого сводило все внутренности, скручивало в тугой узел. Однако с виду разрешенный маг остался невозмутим. Он даже не вздрогнул (чему и сам очень удивился), когда дэйн без спросу сел напротив.

— Ты изменился. Сильно постарел, — равнодушно заметил палач магов. — Или это набранные грехи тяготят?

— Я пуст, — как всегда немногословно ответил Грехобор, не отводя взгляда от холодных колючих глаз собеседника.

Тот откинулся на спинку скамьи и усмехнулся, оглядывая собеседника.

— Точно изменился. В глаза смотришь. Неужто, наконец, сладил с совестью, а, Грехобор?

Это был выверенный и откровенно подлый удар. Гнусный, безжалостный, на который способен только дэйн. И, конечно, этот удар достиг цели. Разрешенный маг дотронулся пальцами до шрама на виске и опустил глаза. И хотя то, что он когда–то совершил, то, что, собственно, и сделало его Грехобором, для многих уже подернулось пеленой забвения, он все помнил…

По сути надо было просто подняться и выйти. Пока еще есть силы. Пока дэйн не завел речь о том, что еще могло причинить постаревшему страннику настоящую человеческую боль.

— Ух ты!

Потерянный, мужчина не сразу сообразил, что эти слова исходят не от его бывшего тюремщика, а от стряпухи, что откуда ни возьмись возникла рядом.

— Василиса… — дэйн начал приподниматься, но следующие ее слова пригвоздили его к насиженному месту:

— Вы прям, как две капли воды! Только он постарше! Вы что, братья???

Комок в горле у мага пропал, но в ушах почему–то зазвенело. Эта чудная девушка мало того, что без всяких церемоний обратилась к дэйну и совсем не боялась мага, так еще и заметила связывающее двоих мужчин родство! И не только заметила, а указала на него вслух. Да кто она?

Василиса снова перевела весело блестящие глаза с дэйна на Грехобора, обратила внимание на то, как один недовольно хмурится, а второй до судороги стискивает зубы.

— А–а–а, поругались, — "угадала" болтушка и тут же подытожила: — Зря. На свете нет ничего важнее семьи. Дэйн, у нас сегодня оладьи такие вкусные… Принести тебе со…

— Откуда он тут? — перебивая ее, требовательно спросил тот, к кому она так радушно обращалась.

— С улицы, — чуть опешив, ответила Васька.

— Ты пригласила?

— Я.

— Никогда больше не смей приглашать магов, — настолько мягко, насколько мог, приказал дэйн. — Это запрещено.

— Кем? — девушка скрестила руки на груди.

Был бы тут Юрка, сразу же кинулся бы искать укромное место, желательно с надежной дверью, мощным замком, без окна, с глубоким погребом и запасом продуктов лет на пять. Уж он–то знал, как никто, что ни тон его подруги, ни выразительно сплетенные руки не сулят ничего хорошего.