Три - Сара Лотц Страница 29

Зелна была вынуждена несколько лет назад уложить Карлоса в стационар, а когда она переехала в Филадельфию, чтобы жить у дочери, мы потеряли с ней связь. Мне ее не хватало, не хватало нашего центра по уходу за больными, не хватало людей вокруг, которые точно знали, через что мне приходилось пройти. Мы там часто смеялись над тем, что делали или говорили наши супруги или родители. Помню, Зелна смеялась до слез, когда я рассказала ей, что Рубен настаивает на том, чтобы надевать трусы поверх брюк, словно готовится пробоваться на роль гериатрического Супермена. Разумеется, ничего смешного в этом не было, но вы не задумывались, что смех и вправду может быть лучшим лекарством? Если вы не будете смеяться, вы станете плакать. Так что я не чувствовала по этому поводу никакой вины. Нисколечко.

Но даже когда Рубен больше не мог ездить в медицинский центр, поместить его в приют все равно было для меня не вариантом. И дело даже не в деньгах — просто я уже бывала в таких местах. Мне не нравился стоявший там запах. Я подумала, что справлюсь с тем, чтобы ухаживать за ним самой. Лори делала, что могла, а если мне нужна была передышка, рядом всегда были Бетси и агентство. Услугами агентства я пользовалась нечасто: там страшная текучесть кадров, и никогда не знаешь, кого они пришлют тебе на этот раз.

Не хочу, чтобы вы подумали, будто я хнычу: мы как-то сводили концы с концами, и мне еще повезло. Рубен никогда не был буйным. У некоторых из таких больных появляются параноидальные мысли, что те, кто за ними ухаживает, хотят лишить их свободы, — особенно когда они перестают узнавать людей по лицам. А еще он не рвался куда-то ходить, никогда, пока я была с ним, не пытался уйти из квартиры. Болезнь Рубена быстро прогрессировала, но даже в плохие дни, когда Эл брал над ним полный контроль, он в основном вел себя спокойно, пока видел мое лицо, когда я говорила с ним. Однако он страдал от страшных ночных кошмаров. С другой стороны, он всегда был большим фантазером.

Я смогла.

И у меня сохранились свои воспоминания.

Мы были счастливы, я и Рубен. Как много людей могут сказать о себе такое, не кривя душой? Я всегда возвращалась к этой мысли. В журналах, которые приносила Лори, часто писали, что идеальные отношения — это когда вы являетесь лучшими друзьями со своим партнером (о, как же я ненавижу это слово! Партнер — это звучит так холодно, вам не кажется?), а у нас с ним все именно так и было. И когда появилась Лори, она идеально влилась в нашу с ним жизнь. Обычная сплоченная семья. Устоявшийся режим жизни. Каждый вечер совместный обед (мы соблюдали шаббат, несмотря на то что у Рубена никогда не было много времени для Бога). Он был хорошим мужем. Хорошим кормильцем. После того как Лори уехала учиться в Нью-Йоркский университет, я немного загрустила — думаю, я страдала от синдрома опустевшего гнезда, и в этот момент Рубен удивил меня поездкой на машине в Техас. Из всех мест он выбрал Техас! Он хотел побывать в Сан-Антонио и заглянуть в Аламо. Пока Эл не отобрал у него чувство юмора, он по любому поводу шутил: «Что бы ни случилось, у нас с тобой всегда останется свой Париж, штат Техас».

Впрочем, наша жизнь до того, как пришел Эл, не всегда была гладкой. А у кого иначе? За столько-то лет бывали и проблемы. Лори, сорвавшаяся с катушек в колледже, опухоль, обнаруженная у меня в груди, которую мы заметили как раз вовремя, скандал с матерью Рубена, связавшейся с молодым парнем, с которым она познакомилась во Флориде. Нам пришлось справляться со всем этим.

Это Рубен предложил, чтобы мы переехали в Бруклин, когда Лори сказала, что беременна. Он видел, как беспокоило меня то, что она собирается воспитывать ребенка одна. Ее карьера только начиналась, и ей необходима была поддержка. Никогда не забуду, как она в первый раз пригласила нас на свое шоу во время Недели моды в Нью-Йорке. Как мы с Рубеном гордились ею! Множество моделей были мужчинами, одетыми в женское платье, отчего у Рубена полезли глаза на лоб, но мы никогда не были такими уж предубежденными в таких делах. Плюс Рубен любил Нью-Йорк и был по-настоящему городским человеком. В первые годы совместной жизни, когда он работал внештатным преподавателем, мы много путешествовали по стране и поэтому привыкли к тому, что часто приходилось быстро сматывать удочки и переезжать на новое место. «Хватит плыть по течению, Лили, давай переедем в большой город. Почему бы и нет?» По правде говоря, для Рубена не имело значения, где мы жили. Он всегда был завзятым читателем. Любил книги. Причем все книги. Беллетристику, публицистику и, конечно, историю. Большую часть свободного времени он проводил, уткнувшись в книгу, а ведь это можно делать где угодно, верно? И это стало еще одной трагедией, проявившейся с приходом Эла: одним из первых признаков болезни Рубена стало то, что он потерял способность читать, хотя поначалу он от меня это тоже скрывал. Больно думать, что он несколько месяцев сидел в кровати и листал страницы книг, которые не мог прочесть, листал, просто чтобы я не беспокоилась лишний раз. Через пару месяцев после того, как ему был поставлен диагноз, я неожиданно выяснила истинную степень того, как он пытался скрыть от меня свою болезнь. В ящике с его носками я обнаружила пачку каталожных карточек, на которых он писал себе заметки для напоминания. На одной из них было написано «ЦВЕТЫ». Это разбило мне сердце. В течение сорока пяти лет каждую пятницу он неизменно покупал мне цветы.

Я немного нервничала из-за переезда в район, где жила Лори. И не потому, что мне не хотелось покидать Флемингтон. Мы с Рубеном особой общительностью не отличались, а те немногие друзья, которые у нас были, уже давно перебрались во Флориду, спасаясь от неприветливых зим штата Нью-Джерси. Мы не могли себе позволить не только купить жилье на Парк-Слоуп или Бруклин-Хайтс, но даже снять его там. За дом нам заплатили, так что деньги у нас были, но, когда случился кризис, цены на недвижимость во Флемингтоне сильно упали. Район у Лори был смешанный: много молодежи, много доминиканцев, однако там также была большая община хасидов — их вид успокаивал Рубена, когда ему впервые по-настоящему стало плохо. Возможно, это было как-то связано с детством; его семья была православной. Лори помогла нам найти хорошую квартиру в многоквартирном доме неподалеку от парка, в пяти минутах ходьбы от лофта на Бери-стрит, где жила сама. Нашими ближайшими соседями были такие же старики, как и мы, что помогало на первых порах, и у нас с Бетси сразу же завязались хорошие отношения. Мы обе любили рукоделие — Бетси здорово вышивала крестом, — и к тому же мы с ней смотрели одни и те же шоу. Рубен поначалу находил ее несколько навязчивой — плюс ему очень не нравилось, что она курит, он был большим противником курения, — но именно Бетси предложила ему пойти добровольцем в центр грамотности для взрослых. Это, конечно, стало еще одним занятием, от которого Рубену в итоге пришлось отказаться. Он также скрывал это от меня, придумывал какие-то отговорки насчет того, что хочет больше быть дома, чтобы помогать мне с Бобби. Ох, как же я любила наблюдать за Бобби, когда он был совсем маленьким! Ему был примерно годик, когда он стал центром нашей жизни; Лори каждое утро завозила его к нам, и, когда погода была хорошая, мы с Рубеном водили его в парк. Бывали с ним свои сложности, такое случается со всеми детьми, но он был славным маленьким мальчиком, лучиком света в нашей жизни. И с ним мы были при деле!