Окончательная синхронизация - Сергей Шангин Страница 29

— Эвелина, охолонись! — я попытался урезонить ее, а сам тем временем еще сильнее вдавил на страх.

Она тихонько взвизгнула, и тотчас я увидал ее плутовскую мордашку, высовывающуюся из-за кресла — вот уж воистину «ему и страшно и смешно».

Интересные дела творились в ее сознании. Все базисы выстреливали свои сгусточки, кто больше, кто меньше, сплетая их в один разноцветный клубочек. Сгустки оставались связанными с исходными базисами, но все вместе они представляли собой какой-то новый объект.

Я забыл упомянуть, что сами базисы уже не выглядели для меня черными сгустками, каждый из них имел свой цвет, но столь насыщенный, что выглядел он в полутьме, как черный. Сексуальный переливался вспышками желтого и золотого цвета. Болевой светился темно-фиолетовым, а базис страха вспыхивал кроваво-красными всполохами. Слившись в новый объект, они породили новый цвет, как три основные цвета порождают все богатство цветовой палитры.

Что же это получается, товарищи психиатры? Страх, боль и секс для нас мыслящих и разумных стали теми самыми «основными цветами»? Даже для «шутки юмора» не нашлось отдельной категории?

Все это довольно быстро промелькивало в моем сознании, пока я пытался делать сразу несколько дел: удирать от Эвелины, удерживать ее сознание и думать, как мне из этой передряги выпутаться. Эвелина же, изображавшая из себя блудливую кошку, кралась за мной и призывно мяукала, самым бесстыдным образом намекая, что хочет меня сейчас и здесь.

Внезапно, посреди особенно протяжного мява, Эвелина странно всхлипнула и обмякла, уютно свернувшись калачиком на ковре. Она снова заснула. Ее страх еще не заполонил сознание, новый объект еще полыхал, но родители уже начинали втягивать свои частички, дергая за жгутики. Еще чуть-чуть и ее счастливый сон закончится. Как бы мне хотелось зафиксировать этот объект, чтобы она не возвращалась в мир своих страхов, но что для этого делать, я не знал.

По сути своей я грубый мясник, только и могу, что «тыкать» в объекты сознания или просто смотреть на них. Тоже мне суперчеловек, скорее уж инвалид безрукий, кустарь без мотора.

Я следил за распадом нового объекта и параллельно видел сны Эвелины, навеянные им. Она бежала по берегу моря радостная и счастливая. Бежала совершенно голая и ветер легко играл ее прекрасными волосами. Она вдыхала свежий морской ветер полной грудью и чувствовала себя чайкой, парящей над волнами. Берег был пуст, но она не чувствовала одиночества. Где-то, совсем рядом с ней, летела вторая чайка — ее любовь. Она бежала и ее силы не убывали, в ней росла уверенность, что вот-вот произойдет нечто ужасно прекрасное. Нужно только бежать вперед.

Шарик практически растаял, последние капельки потеряли связь и втянулись внутрь базисов.

Там во сне Эвелина выбежала на широкий скалистый уступ и с трудом остановилась на краю бездонной пропасти. Трудно связать берег моря и пропасть, но во сне нет препятствий для любых изображений и ситуаций. Она балансировала на краю, ветер толкал ее в спину, превратившись из друга в злейшего врага.

«Ты же птица! Прыгни вниз и ты полетишь!» — подзуживал ветер. Но страх, стремительно расширявший свои владения, уже бормотал бесстрастно: «Рожденный ползать, летать не может! Ты будешь падать, и твое сердце лопнет от страха раньше, чем тело ударится о камни внизу!»

Черное покрывало страха надежно укрыло все прочие базисы, притушив их исходные цвета. Эвелина вздрогнула и проснулась. Недоуменно оглянулась по сторонам, словно припоминая, как она тут оказалась и что это за парень прячется за ее кроватью? Потом в ее глазах появилось понимание, и она пришла в себя.

— Черт, голова раскалывается! Какая-нибудь польза была от моего пьянства? — спросила с плохо скрываемым раздражением.

— Была, только я не совсем понял, что мы от этого можем получить.

Я изложил ей свои впечатления, и она задумалась. Может быть, она сама не предполагала, сколько места в ее жизни занимал страх. Нелегко узнавать правду о себе, когда считаешь себя совсем другим человеком — сильным, волевым, решительным. Шагаешь легко по ступеням успеха, перешагивая через непреодолимые для многих препятствия. И вдруг узнаешь, что в основе всего этого лежит элементарный страх. Ты все время боишься что-то не сделать, куда-то опоздать, быть хуже кого-то. Ты не чайка — ты раб своего страха.

Как быстро меняется выражение ее лица, для нее переход из одного состояния в другое — как сделать шаг. Один шаг — одно состояние, другой — новое состояние. Только что смеялась и шутила и вот уже серьезная складка появилась между бровей, нахмурилась, погрустнела. Еще шаг и улыбка осветила лицо — верно вспомнила что-то приятное из прошлой жизни.

— Узнали мы полезное, только пользы нам от того тьфу и маленько, — резюмировала она свое недолгое размышление. — Твои умения не более, чем талант туземца-барабанщика — дубасишь по там-тамам и называешь это музыкой. На самом деле, вспомни, как он тебя атаковал, ты должен овладеть искусством игры на скрипке, чтобы стать настоящим мастером. Будь ты хоть семи пядей во лбу, у тебя для этого времени нет. Нужна спокойная обстановка, эксперименты и подопытные кролики. Согласен?

Я молча кивнул. Что говорить, когда это и мне понятно. Только пользы от моего понимания и согласия ноль.

* * *

— Так с чего начнем следующий раунд? — едва успел произнести я, как страшнейшая боль скрутила меня в жгут, перехватила дыхание, выбросила все мысли из сознания.

Только не это! Мы не успели, я не успел! Господи, как обидно! Это была моя последняя мысль, потому что потом я элементарно потерял сознание — на этот раз он подцепил меня совершенно внезапно и отправил в глубокий нокаут.

Сколько времени я пребывал в небытие сказать сложно, просто в какой то момент мне показалось, что прямо под нос мне сунули ужасно грязные и вонючие носки с дыркой на пятке. Почему на пятке? Откуда мне знать — так почудилось моему спящему сознанию. Мне стало жутко обидно, и я очнулся.

Сквозь муть во взоре просвечивала женская фигурка с бутылкой в руке и какой-то тряпкой. Эвелина, опять пьет, не могла потерпеть, зараза! В моей голове шевелились вялые и серые мысли, я тупо всплывал из болота, в котором меня утопили по самое дно.

— Эй, очнись, не помирай! Я даже не знаю, как тебя зовут, ну не помирай, пожалуйста, скажи как тебя зовут?

Господи, какая дура! Ну, какая разница, как меня зовут? Тебе от этого лучше станет, если я скажу, что меня зовут… Кстати, а как меня зовут? Эй, эге-гей, вы там, что с ума посходили? А ну-ка верните мне имя, сволочи!

Я с трудом вытолкнул из горла комок слизи, тяжело откашлялся, и сипло вдохнул воздух, пропитанный странным неприятным запахом.

— Кх-а-а-кх меня кх-зовут-кх? — с трудом выдохнул я. — Рваз… развра… блин, раз-ре-шшшитте, поцеловать ручку, мадам? — пьяно тараща глаза, шатнулся я в сторону Эвелины, присевшей рядом со мной на кровать.

Она недоуменно посмотрела на меня. А что, скажите, я могу сделать, если меня и-и-ик… напоили и соблазнили, да еще мотают перед носом короткой юбкой. Я попытался оторвать свою руку от уютного и теплого бедра Эвелины, но мне это не удалось. В чем дело, рука, я отдал приказ — подняться и похлопать ее по щечке, прыс… прыл… при-л-л-аскать мою и-и-к к-к-ошечку. Рука игнорировала мои приказы, ей было хорошо и приятно ощущать тепло женской ножки. Вот же гадина, — сокрушался я мысленно, — я ее растил, понимаешь, кормил, поил, а она развлекается.