Бродяга Гора - Джон Норман Страница 29

Говорят, в древней Аттике жил великан по имени Прокруст, который заманивал к себе путников, а потом привязывал их к железной кровати. Тех, чей рост оказывался слишком мал, он растягивал вровень с кроватью, ломая им суставы и кости; слишком же высоким, напротив, отрубал ноги. Возможно, общественно значимые истины представляют собой нечто вроде прокрустова ложа.

Существует альтернатива подобному подходу, хотя сам Прокруст об этом не догадывался. Имеет смысл добиваться не соответствия гостя ложу, а, напротив, соответствия ложа гостю. Лично я предпочел бы воспользоваться ложем подходящим и удобным. Иными словами, я судил бы не о человеке по ложу, а о ложе по человеку. В конце концов, именно человек должен стать мерою всех вещей. И было бы куда разумнее и гуманнее не искажать его природу. Тем паче что все муки, претерпеваемые во имя соответствия неким высшим требованиям, отнюдь не приводят к появлению каких-то новых, особенных, более совершенных, возвышенных или чистых духом людей. Люди остаются теми же, что и прежде.

— Возьми меня еще раз, господин, — взмолилась Пегги.

— Хорошо, — согласился я.

Но даже когда она стонала и вскрикивала в моих объятиях, я, наслаждаясь ее телом, продолжал размышлять о человеческой природе, пока наконец не забыл обо всем.

— Ты доставила мне удовольствие, рабыня, — сказал я ей, когда все кончилось.

— Я счастлива, господин, — отозвалась Пегги, всхлипывая от восторга.

Некоторое время мы неподвижно лежали бок о бок, и ко мне снова вернулись мои мысли.

Может быть, то, что мы не являемся бесплотными и бесполыми существами неправильно, но так распорядилась природа. Что дурного в исполнении предначертанного? Может ли землянин, живущий в оковах, налагаемых обществом, не завидовать жителям Гора? Горианцам по наивности и простоте не приходит в голову задуматься об этическом содержании естественных желаний. Пожалуй, вздумай кто-то заговорить об этом, его бы не поняли или сочли умалишенным. Считая, что жажду следует утолять, а не пестовать и лелеять, горианцы избавляют себя от некоторых эксцентрических неврозов.

Как я жалел тех, кому приходилось публично декларировать свою приверженность подобным вздорным доктринам! Увы, в извращенном мире подлинная отвага есть великая редкость.

— А еще я узнала, — продолжила Пегги, — что мужчины, то есть настоящие мужчины, горианцы, — прирожденные господа.

— Оближи и поцелуй меня, — приказал я.

— Облизать и поцеловать?

— Живо!

— Слушаюсь, господин, — сказала Пегги.

— У тебя это хорошо получается.

— Тасдрон научил меня этому, — призналась она с дрожью в голосе.

Я улыбнулся, представляя себе процесс обучения. Если у Пегги что-то не получалось, она трепетала, ибо знала: господин волен не только выпороть ее, но и скормить голодному слину. В таких условиях девушки учатся быстро и старательно.

Я хмыкнул.

— Доволен ли господин? — спросила рабыня.

— Вполне, — сказал я.

— Пегги счастлива это слышать.

— Заканчивай свое дело, — велел я.

— Слушаюсь, господин.

Ее голова покоилась на моем бедре, а моя рука сначала блуждала в ее волосах, а потом, спустившись на шею, нащупала тонкий стальной ошейник.

Пегги коснулась губами моего бедра, и я ощутил тепло ее дыхания, горячее прикосновение губ и языка. Она страстно поцеловала мою плоть и снова вытянулась рядом со мной, сказав при этом:

— Я сумела убедить тебя в своей рабской сущности.

— Откуда ты знаешь? — спросил я.

— Ты владел и повелевал мною так естественно, небрежно и бездумно, как если бы на моем месте оказалась любая местная уроженка в ошейнике. Это позволило мне понять, что ты позабыл о моем земном происхождении и стал относиться ко мне только как к рабыне.

— Понятно.

— Теперь ты видишь, что я точно такая же, как и все прочие рабыни, обязанные повиноваться, ублажать и доставлять удовольствие.

— А сама ты довольна?

— Да, господин, довольна и счастлива, как была бы довольна и счастлива любая женщина, оказавшись во власти такого мужчины, как ты.

— Мне пора уходить, — сказал я.

Пегги испуганно подняла голову.

— Помедли, господин. Позволь мне еще раз ублажить тебя!

— Да ты, я смотрю, рабыня с желаниями, — усмехнулся я.

— Здесь, на Горе, я усвоила, что мое подлинное желание — служить мужчинам. И это, в свою очередь, разжигает желание в них.

— В твоем лоне пылает жар рабыни, не так ли?

— Да, господин, истинное пламя настоящей рабыни. Не стану притворяться, будто это не так.

— Бесстыдница…

— Да, господин.

— Для кого полыхает твой жар в данный момент?

— Для тебя, господин, — прошептала Пегги.

Я заколебался.

— Будь милостив, господин, — умоляюще произнесла рабыня. — Снизойди до меня.

Я подмял ее под себя и овладел ею так, как будто бы насиловал.

При этом Пегги кричала от наслаждения, хотя я был нарочито груб и бесцеремонен. Насытившись, я отшвырнул ее в сторону и надел тунику. Наслаждаться рабынями, конечно, приятно, но меня ждали и другие занятия, не столь восхитительные. Мне предстояло отправиться на верфи в поисках работы.

— Господин. — окликнула меня Пегги.

Я обернулся.

— Для тебя важно, что я, девушка с Земли, стала настоящей рабыней, так ведь?

— Да, важно, — согласился я.

— Мне кажется, это связано с интересом к другой девушке. Тоже с Земли. Я права?

— Может быть, — сказал я.

— Она рабыня?

— Уже нет. Я освободил ее.

— Жаль.

Я пожал плечами.

— Есть у нее Домашний камень? — поинтересовалась Пегги.

— Нет.

— Так возьми и обрати ее в рабство!

— Она не такая, как ты, — сказал я.

— Хорошенькая?

— Даже очень.

— Тогда она не так уж отличается от меня, — сказала рабыня. — Я ее видела?

— Давно. Она была со мной в том ресторане.

— Ах, эта! — рассмеялась девушка.

— Да, она, — подтвердил я.

— И вправду хорошенькая. Она теперь здесь, на Горе?

— Да.

— Свободна?

— Да, свободна.

— Мне это не нравится. Почему я рабыня, а она свободна?

— Будь она здесь, тебе пришлось бы пасть перед ней на колени и повиноваться ей.