Львы Аль-Рассана - Гай Гэвриэл Кей Страница 29

— Значит, существует выбор? — спросила лекарь Джеана, нарушив молчание. — Всадники с закутанными лицами или всадники Джада? Это уготовано для нас судьбой?

— Нам не суждено снова увидеть расцвет Халифата, — тихо проговорил Хусари ибн Муса, тень на фоне неба. — Дни Рахмана Золотого и его сыновей или даже ибн Заира среди фонтанов Аль-Фонтаны миновали.

Альвар де Пеллино не мог бы объяснить, почему его это так сильно опечалило. Он провел свое детство, играя в победителя злых ашаритов, мечтая о разграблении Силвенеса, страшась сабель и коротких луков Аль-Рассана. Рашид ибн Заир, последний из великих халифов, прошелся по провинциям Эспераньи огнем и мечом, совершая набег за набегом, когда отец Альвара был ребенком, а потом солдатом. Но здесь, под лунами и поздними звездами, печальный, тихий голос торговца шелком вызвал ощущение невообразимой потери.

— Сможет ли Альмалик в Картаде стать достаточно сильным? — Доктор смотрела на купца, и даже Альвар, который ничего не знал о подоплеке этого вопроса, видел, как трудно ей было задать его.

Ибн Муса покачал головой.

— Ему не позволят. — Он показал в сторону сундуков с золотом и мулов, которые привезли дань в лагерь. — Даже со своими наемниками, которым он едва в состоянии платить, он не может избежать уплаты париас. По правде говоря, он не лев. Всего лишь самый сильный из мелких правителей. И он уже нуждается в поддержке мувардийцев, чтобы оставаться таким.

— Значит, то, что вы намереваетесь сделать, что я надеюсь сделать… — это просто ускорит конец Аль-Рассана?

Хусари ибн Муса присел рядом с ними. И мягко улыбнулся.

— Ашар учил, что деяния людей похожи на следы в пустыне. Ты это знаешь.

Она попыталась ответить на его улыбку, но ей это не удалось.

— А киндаты говорят, что ничему под лунами не суждено уцелеть. Что мы, называющие себя странниками, являемся символом жизни всего человечества. — Она секунду помедлила и повернулась к Капитану. — А вы? — спросила она.

И Родриго Бельмонте мягко ответил:

— Даже солнце заходит, моя госпожа. — А потом прибавил: — Вы поедете с нами?

Со странной, неожиданной грустью Альвар увидел, как Джеана медленно покачала головой. Он видел, что несколько прядей ее каштановых волос выбилось из-под накинутой столы. Ему хотелось поправить их как можно нежнее.

— Я даже не могу объяснить вам, почему, — сказала она, — но мне кажется важным поехать на восток. Я бы хотела посетить двор эмира Бадира и поговорить с Мазуром бен Авреном, и погулять под арками дворца Рагозы. Прежде чем эти арки обрушатся, как арки Силвенеса.

— И поэтому вы покинули Фезану? — спросил сэр Родриго. Она снова покачала головой.

— Если это так, то я ничего об этом не знаю. Я здесь потому, что дала клятву, себе и никому другому, когда узнала, что сотворил сегодня Альмалик. — Выражение ее лица изменилось. — И я побьюсь об заклад со своим старым другом Хусари, что расправлюсь с Альмаликом Картадским раньше, чем он.

— Если только кто-нибудь не сделает это раньше нас обоих, — мрачно проронил ибн Муса.

— Кто? — спросил сэр Родриго. Вопрос солдата вывел их из настроения, навеянного печалью и светом звезд. Но купец только покачал головой и ничего не ответил.

— Я должна поспать, — сказала Джеана, — хотя бы для того, чтобы дать передохнуть Веласу. — Она махнула рукой, и Альвар увидел старого слугу, который устало стоял на почтительном расстоянии, там, где свет костра сливался с темнотой.

Вокруг них лагерь затих, так как солдаты уже улеглись. Джеана посмотрела на Родриго.

— Вы говорили, что утром пошлете людей хоронить погибших в Орвилье. Я поеду с ними и сделаю, что смогу, для живых, а потом мы с Веласом отправимся своим путем.

Альвар увидел, как Велас сделал знак Джеане, а потом заметил, где слуга устроил для нее ложе. Она пошла к нему. Альвар, несколько секунд спустя, неловко поклонился ей вслед и пошел в другую сторону, туда, где обычно спал рядом с Мартином и Лудусом, разведчиками. Они уже уснули, завернувшись в свои одеяла.

Он развернул попону и лег. Сон не шел к нему. Слишком много мыслей толпилось в голове юноши. Он вспомнил гордость в голосе матери в тот день, когда она рассказывала подробности о своем первом паломничестве к Святой Васке, чтобы попросить заступничества для своего сына, который покидал дом и вступал на стезю воина. Он вспомнил ее рассказ о том, как мать одолела последнюю часть пути на четвереньках по камням, чтобы поцеловать ноги статуи королевы на ее могиле.

«Животные, на которых следует охотиться и сжигать, чтобы стереть их с лица земли».

Сегодня ночью он впервые убил человека. Хороший удар мечом с коня, разрубивший ключицу бегущего. Это движение он тренировал так много раз, с друзьями или в одиночку, еще ребенком, под присмотром отца, потом его муштровали сержанты короля, грязно ругаясь, на арене для турниров в Эстерене. Точно такое движение, никакой разницы. И тот человек упал на летнюю землю, и жизнь вытекла из него вместе с кровью.

«Деяния человека подобны следам в пустыне».

Сегодня ночью он добыл себе великолепного скакуна и доспехи, намного лучшие, чем его собственные, и получит еще больше. Начало благосостояния, чести солдата, возможно, постоянное членство в отряде Родриго Бельмонте. Он заслужил смех и одобрение человека, который мог действительно стать его Капитаном.

«Ничему под лунами не суждено уцелеть».

Он сидел у костра на темной равнине и слушал речи ашарита и женщины-киндата, чья красота и опыт превосходили весь его опыт и опыт самого сэра Родриго. Они говорили в присутствии Альвара о прошлом и о будущем полуострова.

Этой ночью Альвар де Пеллино принял решение, и оно далось ему легче, чем он мог себе представить. Он лежал под звездами и стал теперь более проницательным человеком, чем был еще этим утром, и он знал, что ему будет позволено это сделать. Только после этого, словно это решение было ключом к двери сна, мысли Альвара замедлили свое вращение и позволили ему отдохнуть. Он видел сны: ему снились Силвенес, где он никогда не был, и Аль-Фонтана в славные дни Халифата, которые закончились еще до его рождения.

Альвар видел себя бродящим по величественному дворцу; видел башни и купола из полированного золота, мраморные колонны и арки, сверкающие на солнце. Он видел сады с цветочными клумбами и плещущими фонтанами, со статуями в тени, слышал далекую, потустороннюю музыку, слышал шелест на ветру высоких зеленых деревьев, дающих укрытие от солнца. Пахло лимонами и миндалем, и еще ускользающими восточными духами, названия которых он не знал.

Однако он был там один. Какими бы тропами он ни шел, мимо воды, деревьев и прохладных каменных аркад, они оказывались совершенно пустынными. Проходя по комнатам с высокими потолками, с разноцветными подушками на выложенных мозаикой полах, он видел шелковые панно на стенах и резьбу из алебастра и дерева олив. Видел золотые и серебряные шкатулки, украшенные драгоценными камнями, и хрустальные бокалы темно-красного вина, некоторые полные, некоторые почти пустые, словно их только что поставили на стол. Но ни одной живой души, никаких голосов. Только этот намек на аромат духов в воздухе, когда он переходил из комнаты в комнату, и музыка — впереди него и позади, дразнящая своей чистотой, — говорили о присутствии других мужчин и женщин в Аль-Фонтане Силвенеса. Но Альвар их так и не увидел. Ни во сне, ни в жизни.