Гиностемма - Катерина Крутова Страница 29

Заваривай лист на вечерней росе и пей на грядущий сон. От тьмы и дурного расставь по углам букеты желтых цветов, а прочее высуши, зашей в полотняный мешочек и спрячь под подушку для легких грез. Дарит мыслям покой, а телу бодрость двойственность придорожной травы. Но если одиночество гложет душу, иль сердце жаждой любовной бьется — осторожней будь. Дарует мать-и-мачеха ищущим вещие сны.

Из наставлений матушки Саи, деревенской ведуньи.

* * *

Кухня перед глазами плывет и качается. Садовники явно улучшили формулу — пестициды дурманят мозги, а не только лишают сил. Магия Халлербоса быстро поставит на ноги, но пока они подгибаются и не слушаются точно ватные. Приходится ухватиться за край стола, благо моя собеседница увлечена созерцанием обнаженного торса и не замечает постыдной слабости. Завалиться перед ней бесформенным кулем абсолютно не хочется, и я невольно задумываюсь — с чего вдруг мнение какой-то девчонки стало важным для прожившего больше полутора веков. Впрочем, Клематис не какая-то — она пра-пра-правнучка Тори и я невольно ищу в ней знакомые черты. Но чертовы Повилики копируют отцов, забирая от матерей лишь природную суть. Этот росток и выше, и тоньше завядшего столетье назад, а уж неудержимой энергией и вовсе не сравним с задумчивой и нежной мадам Ларус. Роднит нас троих не внешность — проросшие знаки на телах явно принадлежат одному мастеру. Единая манера исполнения, почерк и природный талант в каждом лепестке — барвинок, клематис и гиностемма взяты с одной картины. Как я мог быть таким слепцом, что не разглядел в Виктории родню при первой встрече? Молодость и извечная эгоистичная уверенность в собственной уникальности сыграли злую шутку, стоившую ей жизни, а мне — души.

Клематис, однако, не дает мне погрузиться в излюбленную пучину воспоминаний и сожалений. Взбалмошная девчонка думает слишком громко. Благо, доступен лишь ограниченный спектр мыслей, но и от этой карусели голова идет кругом. Вопреки ожиданиям, девочка не напугана — она поражена, взбудоражена происходящим, и все еще рассматривает стратегию нападения с помощью старой метлы. Ей нестерпимо хочется завалить меня сотнями вопросов и до дрожи в пальцах коснуться узора гиностеммы. Признаться, клематис, выглядывающий из ворота банного халата, и меня манит нестерпимо — цветок живой, яркий, податливо реагирующий на чувства хозяйки. Когда она очнулась в чужой постели — лепестки обрели тревожный оранжево-алый абрис, а листья налились ядовито-салатовым. Теперь юная мадемуазель больше не боится — соцветия сменили агрессию на пастельные тона. Потрясающе! Кажется, наклонись к шее и ощутишь сладковатый аромат нагретой солнцем лозы, коснись кожи и почувствуешь хрупкость и нежность едва распустившегося бутона. Родовая магия в действии — не в этом ли суть юной Повилики, находящейся в поиске господина и заманивающей в свои сети? Или меня влечет отдаленное родство, утихшая, но не отпустившая боль утраченного и не свершённого?

Есть что-то еще — едва ощутимое, на задворках сознания, подобное пугливой не оформившейся мысли или едва заметному уколу интуиции. Не могу определить и подобрать название — неуловимое, как след знакомого аромата в пустой комнате и обнимающий уют старого кресла. То же самое я почувствовал рядом с Тори при первой встрече, подобное испытал в салоне Белой Розы, а теперь Клематис бередит в душе то, что не понять и не объяснить. Но гиностемма черна и безжизненна, и нет в целом мире силы, способной напитать соком отмершие листья, вернуть силу тугим, засохшим стеблям, связавшим меня путами вечной одинокой жизни без смысла и любви.

Ухмыляюсь, поймав мысль девчонки о моем теле. Непрошенным приходит вопрос — знала ли она мужчин? Одергиваю сам себя — конечно нет! Иначе, Клематис бы, как Виктория, даже не взглянула в мою сторону. Такова их суть, природа, которую никто из нас не выбирал. Осознание и решение настигают одновременно — делаю шаг навстречу, подхватываю не успевшую ускользнуть ладонь и прижимаю к груди — там, где, обрекая меня на жизнь, беспощадно и ритмично бьется сердце, там, откуда пробиваются сквозь кожу ростки лианы. Ничего не происходит — лозы мертвы и черны, только тонкие холодные пальцы испуганно трепещут под моей рукой, да темные вишни глаз блестят вопросительным удивлением.

Девчонка не отталкивает и не отбивается, хотя мысль стукнуть метлой ненадолго посещает беспокойное создание. Забавная тростинка — ведь понимает — в моих силах ее сломать, а не паникует. Вместо этого пользуется мгновением, пытается призвать способности и заглянуть вглубь меня. Так вот как работает твой дар — через касание! Прости, милая, рано. Да и то, что скрыто точно не предназначено для неокрепших умов и невинных душ.