Свиток Хевреха - Эрли Моури Страница 29

Варольд молчание мэги на свой, в общем-то не к ней обращенный вопрос, понял иначе и с еще большим увлечением продолжил:

—Однажды я и трое младших жрецов отправились за солью к высохшим озерам. Мы набрали несколько заплечных сумок, когда налетела песчаная буря. Песчаные бури в тех местах бывали злые и долгие, но эта, наверное, превзошла все лютой силой. Шесть дней ревел горячий, сбивающий с ног ветер, небо было темно-багровым от туч песка. Песок был везде: обжигающими струями проникал под наши одежды, хрустел на зубах, забивался в уши, сыпался в пересохшее горло. У нас почти не осталось воды, мы брели, обессилев, ползли наугад, потеряв всякие ориентиры в изменившейся от безумства песчаных волн пустыне. Когда буря закончилось, наше положение не стало лучше — мы поняли, что совсем заблудились. Ночью мы еще делали немощные попытки двигаться на юг. Скоро один из нас умер. Не знаю, почему не я — ведь я был слабее и не так вынослив, как эти сухие темнокожие либийцы. Нить моей жизни держало лишь страстное желание хотя бы когда-нибудь снова увидеть Изольду, может прикоснуться к ней, и уже потом бы можно было умереть. Я проклинал себя за то, что посвятил свой талант лишь атакующим приемам магии Огня — удары сжигающей Стихией были освоены мною в совершенстве, но огонь и так был повсюду: в песке, в дрожащем мареве неба, в моей, обращающейся в пепел, душе. Вспоминая читаные когда-то книги и наставления учителя, я подносил к лицу покрытые волдырями ладони, шептал невнятно заклятия — у меня лишь хватало сил извлечь несколько капель драгоценной влаги, которая мигом исчезала в песке. Иссея будто смеялась надо мной или мстила за тайную, недобрую затею. Через день умер Фрахив, мы даже не смогли похоронить его — ползли дальше всю ночь, а к утру впереди показались желтые скалы и редкие перья пальм. Где-то недалеко была вода — я чувствовал это, и мой несчастный спутник Тотег тоже чувствовал обостренным чутьем пустынника. Мы двинулись к скалам, но скоро совсем лишились сил. С рассветом я услышал шипение, думал, что так шуршит песок, и снова поднимается ветер, приподнял голову и увидел нагов. Их было шесть или семь — четвероруких тварей с янтарно-желтыми глазами, ползущих к нам из-за выступов рыхлых камней. Тотега они убили в тот же миг — разорвали когтями худое беспомощное тело, а меня перевернули на спину и лили в рот его загустевшую кровь, текущую из раны на шее. Потом они поволокли меня по камням, и я потерял сознание.

—Вы даже не пытались драться? Сжечь хотя бы одного из них?— Астра откинула ворот платья. Солнце светило меж шелковых штор, и становилось жарко, словно далекая пустыня, о которой рассказывал старик, вдруг глянула в окно злобным желтым глазом.

—У меня не осталось сил извлечь даже бледную искру,— ответил Кроун.— Я был не живее мумии из забытых гробниц. Очнулся я в их городе, связанным кожаными ремнями и брошенным в яму, словно дикий зверь. В плену у нагов мне довелось пробыть почти сорок лет. Да, да, сорок! Многие умирали там всего за несколько дней или сходили с ума не выдерживая змеиных взглядов, самого вида этих существ. Не знаю, где добывали они столько людей-рабов, ведь вокруг была мертвая пустыня на много дней пути. И еще не знаю, почему выжил я. Возможно, они обращались со мной лучше, чем с либийцами — мои светлые волосы и кожа, представлялись им чем-то необычным, экзотическим, а когда я выучил их язык, меня передали в храм чистить выгребные ямы, в которые они сваливали внутренности животных и людей после своих жутких обрядов. Заклятиями боевой магии, искусство которой я оттачивал долгими ночами, пожалуй, я мог бы уничтожить сотню четвероруких тварей, но это было бессмысленно. Даже освободившись от многочисленных стражей и выйдя из города, я бы не смог найти дорогу к либийцам через огромную безводную пустыню. Я никогда не показывал им свое искусство, которое обратило в руины стены Зарды, стало ужасом для армии болотников. Я старался быть тихим и покорным в слепой надежде, что когда-нибудь мне представится случай отомстить за себя, за растерзанного Тотега, за множество людей, умиравших, словно истерзанные животные, на моих глазах. Мучительно медленно шли годы. Мне часто снилась Изольда, но образ ее становился расплывчат и тускл, будто холодный туман вставал между нами.

—Даже искренне любящий мужчина за долгих сорок лет может забыть женщину, по которой он так страдал. Конечно, время сильнее любви,— печально заметила Астра, вспоминая волновавшие ее романтические поэмы Ювия.

—Выходит так. Видя лишь желтовато-чешуйчатых отвратительных нагов и угрюмые лица темных рабов, я стал забывать, как выглядят люди родного мне мира,— будто оправдываясь, сказал магистр.— Иногда меня запирали на ночь в святилище мыть пол и стены, и это было истинным счастьем. Храм четвероруких был построен на месте святилища либийцев — внизу остались нестертыми фрески и надписи на стенах, смысл которых я старался постичь, и в этом постепенно стал добиваться успеха. Читая и размышляя над их смыслом, я начал догадываться, что в этом храме были залы, находящиеся под землей и, вероятно, имелся длинный ход, ведущий к какому-то другому зданию, может, к еще одному храму. Я искал эту дверь полтора года, исследуя каждую трещину в стене, снова вникая в старые тексты и прислушиваясь к речам змееподобных жрецов. Однажды вечером, когда меня снова привели мыть полы и залитый кровью алтарь под надзором двух стражей, я услышал, как что-то заскрежетало в глубинах святилища, и потом из прохода, сходящего вниз, появилось несколько воинов-нагов, ведущих на привязи четверых мужчин и молодую женщину. В одно мгновенье я понял, что вышли они из того тайного хода, который так долго и безуспешно искал я. Это был мой шанс — погибнуть в схватке со змеетелыми тварями или, может быть, обрести свободу.

Мэги прерывисто вздохнула и сжала пальцы на подлокотниках кресла. История захватила ее, изгнав воспоминания о Голафе. Она даже почти забыла, зачем пришла к Варольду, только жадно вслушивалась в его слова.

—Повернувшись к стражам, беспечно стоявшим позади, я вскричал заклятье фаерволл, и в следующий миг они корчились в пламени, которое так давно просилось с моих рук,— выдохнул Варольд, в его глазах появился блеск, будто он снова видел случившееся когда-то.— Воины, опустив копья, бросились на меня, но их остановила огненная сфера — змеиные тела обратились в рыхлый пепел. Жрецы, оставшиеся внизу, взревели от страха и ярости, им ответили голоса за воротами храма и на площади. Я же, освободив от пут ближнего из либийцев, тоже дрожащего от страха, призвал элементала. У нас было мало времени: огненный заслон, сдерживавший толпу нагов у входа, догорал, а моя магическая сила была не беспредельна. Нам требовалось скорее прорваться в подземелье и бежать тем самым тайным ходом, в существовании которого я теперь не сомневался. Существо огня, вызванное мною из пламенных глубин, подчинилось почти сразу, что было большой удачей, и бросилось вниз на жрецов и нескольких воинов, замыкавших отряд появившийся снизу. Глупцы — они пытались атаковать его копьями, но бесполезное оружие сразу превратилось в пылающие угли. Следом жертвой огня стали их шипящие гадко тела. Жрецы оказались чуть умнее — призывали в защиту своих богов и заклятья воды, только прежде чем они одолели элементала, он сжег четверых из них, двоих оставшихся проткнули дротиками пленники, освобожденные мной. Уже беспрепятственно мы спустились вниз в огромную, богато убранную залу с гранитными колоссами древних богов. Мое внимание привлекла та дверь, которую пытались заслонить жрецы. Сгусток ослепительного пламени быстро расплавил бронзовый замок, я взломал его поднятым с пола кинжалом и отворил дверь. Похоже, там находилась сокровищница святилища: на полке стояло множество посуды из серебра и золота, в шкатулках лежали украшения с рубинами, изумрудами, ярчайшими сапфирами, переливавшимися столь безумным цветом, что мы забыли об опасности грозящей — огненный заслон, сдерживавший нагов, уже потух. Либийцы собрали все ценные вещи в кожаные сумки, я прихватил старые пергаментные свитки, которые могли оказаться для мага не менее полезными, чем украшенное редкими камнями золото.