Пелко и волки - Мария Семенова Страница 29

Ратша закрыл глаза и долго сидел неподвижно, слушая, какщелкали капли по рукаву. Сперва, распаленный обидой, он хотел отправиться навстречукнязю – бить челом на Ждана-воеводу. После одумался. Невелика надежда на князя.Ждан ему ближник, кровь смешивали, с юности и мед и слезу вместе глотали.Станет он вспоминать, как Ратша ему три года верно служил! Да и с Вадимовымидрузьями замиренными ему, князю, в одном городе век жить – а крепко же им всемРатша-оборотень не по нутру…

Вихорь фыркнул где-то рядом, Ратша вскинул голову. Нет,никого… Он не боялся чащобы, знал, что не пропадет. Кого лес не прокормит, томуна свете жить незачем, ни к чему не годному. Ратша, не хвастаясь зря, хоть годмог просидеть под этими елками, хоть два. Придут мохнатые лесные люди и примутего за своего. Убрался ведь из Ладоги в чём был, а теперь вот и бороду непоскоблить, разве ножом. Ладно – пускай себе растёт. Теплей будет…

Он навсегда покинет эти места, но не теперь. Много на землегородов, много князей и дружин при них, всюду рады воину, с мечомсроднившемуся. А вот Всеслава одна, нету второй. На всем широком свете одна –лучше уж жизнь потерять, но не её!

А в то, что наплели тогда у конюшни бессовестные гёты, он неповерил. Ни сразу, ни потом.

Краса болела недолго… мудрено ли: выскочила распаренная поддождь да ещё просидела полдня в ольховых кустах на речном берегу. Думалаохранить сынишку, упасти его от беды. А вышло, что осиротила.

– Умру я, – на третий день сказала онаВсеславе. – Тяжко…

И не помогли ей ни баня, ни горячий травяной взвар. Она ещёспросила, не сгорели ли хлебы, покинутые в печи. А потом лишь смотрела, какВсеслава кормила и укачивала её дитя, и лицо делалось всё прозрачнее и краше.

Тьельвар с датчанином привели лошадь, тащившую по лужамкрепкие санки. Втроем с Пелко они раскидали над горницей земляную крышу,подняли бересту и через этот пролом вынесли из дому Красу. Не придет онапроведать сынишку, не потревожит оставшихся жить в избе… Уложили Красу итронули послушную лошадку – прочь со двора, а Пелко понес сзади окованнуюлопату. Всеслава пошла с ним рядом, как с братом. Было скользко, и она взялаего за руку.

Народу на крутой берег Мутной собралось неожиданно много.Вот так: умрешь и тут только узнаешь, кто вправду любил тебя, а кто нет. Пришличуть не все жены и чернавки из крепости и даже гридни, помнившие добро.

– Сын её где? – спросил у Всеславы седоусый варяг,не тот ли самый, что резал для Ратшинича маленький деревянный меч. – Мы ужвырастили бы…

Всеслава ответила ровно:

– Мне Краса заботу оставила.

И было это правдой, хотя и невысказанной. И Всеславе вдругпоказалось, будто душа Красы, легкой пташкой летавшая рядом, ласково ейулыбнулась. А варяг потоптался, вздохнул и отошёл прочь.

Велик ли труд погрести вольноотпущенницу! Это не княгинюзнатную земле предавать. Для Красы не разводили огня, не опускали в земнуюглину сруба-домовища. Вырыли ямину поглубже, и Тьельвар бросил туда, на дно,свой широкий плащ.

Но зато подарков Красе нанесли – от сердца, от души! Пирогпышный и кашу румяную, сбитень в кружечке и квашеную морошку. Колечкостеклянное и поясок с медными бляшками… Тьельвар подошёл самым последним. Разжалкрепко стиснутый кулак и надел на Красу дорогие синие бусы. То ли в костивыиграл у кого, то ли получил за песни в награду…

– Подарить хотел, – сказал он и кашлянул.

А когда стали толкать вниз комья размокшей земли, Пелкоприметил по ту сторону могилы девушку, показавшуюся ему знакомой. Онпригляделся и вспомнил, где видел её: да у кургана же, где Вадим-князь спал и сней невольник Гостята! И вновь она плакала – наверное, потому и узнал. А подлестоял высокий парень, и видно было – несладко придется тому, кто вздумает еёобижать. Вот обнял её, утешая, поцеловал в лоб, заставил отвернуться от могилыи ещё видимого в ней плаща… Пелко вдруг горько обиделся на девку за давноумершего и совсем незнакомого ему Гостяту. Он знал, что сказала бы про это егомудрая мать: не годится сохнуть безмужней, роду детки нужны, охотники новые ипомощницы в доме… всё так, а радоваться за девчонку, что новое счастьенашла, – душа не лежала.

Может быть, он смотрел на неё слишком долго, да ещё сосуждением; словенский парень выпрямился, хмуро смерил Пелко взглядом. Корелподумал хорошенько и уступил ему, первым опустил глаза. Не ссориться же намогиле. Отмолчался и разумный словенин. Что зря трогать ижора, эти не больно-тоотходчивы, да и рождаются прямо с ножами на поясах – не для забавы, не дляигры, не для молодечества пустого.