Ничего невозможного - Людмила Астахова Страница 29

Видит ВсеТворец, этот ребенок родился Россу Джевиджу на погибель — не иначе. Другие дети плакали по ночам, постоянно требовали внимания, плохо ели или спали, капризничали без причины, а также все время болели. Но только не Диан. Он спал, ел и рос на зависть другим родителям. Его нянька, лишенная бессонных ночей и других беспокойств, изрядно раздобрела на хозяйских харчах и клятвенно заверяла всех и каждого, что никогда не видела более спокойного и милого ребенка. А еще он научился улыбаться своему отцу. Стоило Россу оказаться в поле зрения малыша, как его мордашка расплывалась в умилительной улыбке, не ответить на которую мог только законченный мизантроп. А если Фэйм удавалось всучить ребенка Джевиджу в руки, тут маленький мажонок пускал в ход весь арсенал детского обаяния — счастливый и невинный взгляд становящихся все более и более серыми отцовских глаз, розовые щечки, пухлые ручонки, резво брыкающиеся ножки под длинным младенческим платьицем. И ни разу ведь не обмочил папочкин мундир, дьявольское исчадие, ни разу не разразился рыданиями при виде угрюмой физиономии Джевиджа. Хитрое, изворотливое… славное маленькое создание!

Росс же, в свою очередь, разрывался на две неравные части, отказывая себя в глоточке любви к родному дитю, и это чувство было таким, словно его зажаривали живьем в огромной печи, в которую этим бесконечным летом превратился Эарфирен. Уровень воды в Аверне опустился до самой нижней отметки на опоре ЗлатоМоста, а это означало, что подобной засухи не было уже двести лет. Над столицей целых три месяца провисело тяжелое горячее марево, люди маялись бессонницей и болели сердечными хворями, лошади наемных экипажей падали замертво на раскаленных мостовых. Словно преисподняя восстала и пошла приступом на мир живых. Такие мелочи по сравнению с пылающей бездной, что разверзлась в душе Джевиджа, право слово…

Из дальних комнат доносились голоса. Вся кавалькада обожателей маленького мажонка стремительно приближалась к столовой.

— Тебе нравится? Блестит? — громогласно чирикал Кориней. — Вот вырастешь большим, сыночек, твой папочка даст поиграться своими блестящими цацками, такими чудными цацками на ленточках. Их у него много, у папочки-канцлера. Ах ты ж прелесть моя ненаглядная!

«Это — мой сын!» — мысленно взвыл Росс и… позорно сбежал из столовой.

Армия, его маленькая, но отважная армия предала своего полководца, переметнувшись на сторону врага, тоже маленького, но сильного.

— Господа, вы рты разинули, чтобы мух побольше наловить? — прорычал лорд канцлер, выскочив как ошпаренный в вестибюль и наткнувшись на дежуривших там охранников. — Где мэтр Кил? Где Касан?

— Не могем знать, ваше высокопревосходительство! — рыжий дядька — протеже капитана Деврая по старой привычке вытянулся в струнку. — Только-только здесь ходили.

— Где это — здесь? Я никого здесь не вижу!

— Собачка бегала по участку беспризорно, так Морран повел ее на псарню, — пояснил другой охранник — молодой парень из новеньких.

— Опять опоздаем во дворец! Дьявол! Полный дом бездельников, никому ничего поручить нельзя! Собаки везде бегают, телохранители где-то шляются — безумие какое-то! — продолжал бушевать Росс.

Он задыхался от клокочущей ярости, не имея возможности выпустить пар. Бранить бессловесную охрану стыдно и бессмысленно — парни не виноваты в его бедах и страхах. Чтобы хоть как-то унять сдавленное дыхание, он вышел на широкое крыльцо глотнуть свежего воздуха.

— Эка нашего-то старика накрыло от долгого воздержания… — послышался из-за двери сдавленный шепот.

«Старика?! Однако!» — опешил Росс. Юнцом он себя не мнил, но и стариком не считал.

— Думаешь, миледи не дает ему совсем?

— А кто их знает, благородных этих? Сказывают, что настоящие леди после родов целый год мужу могут отказывать.

— Ни хрена себе! То-то, я смотрю, он бесится, словно зверь в тесной клетке. Конечно! Милорд — мужик крепкий, это он женился и присмирел, а в свое время имел все, что шевелится. Бабы, помнится, от него шалели.

Должно быть, припомнились рыжеусому охраннику времена Кехтанского похода, когда молодой и неутомимый маршал совершал не только ратные, но и любовные подвиги. Сил было полным-полно, желаний еще больше. А женщин, как, собственно, во все времена, сильнее всего влекли не его красивые глаза, а блеск золотых эполет и бриллиантов орденов — сияющий ореол славы и власти.

— Так ото ж! Сколько можно ему терпеть-то? Лучше б к девкам сходил развеяться. Еще удар хватит.

О Великий Л'лэ! Джевиджу только подобных пересудов не хватало. Ошибался бывший рейнджер — большой знаток благородных нравов: они с Фэйм с обоюдным удовольствием вернулись к супружеским отношениям, едва Диану исполнилось тридцать дней. Тем паче после рождения ребенка женушка приобрела столь вожделенные округлые формы, что Росс при всей своей тщательно культивируемой сдержанности не смог бы устоять пред соблазном. Его эротические вкусы оставались ужасающе старомодны и полностью воплотились в классической женской фигуре типа «песочные часы».

Так что зря охранники возводили напраслину на леди Джевидж, она-то была с мужем щедра и телесно, и душевно, а вот Росс, усилием воли запретив себе любить сына, заодно отсек часть близости с Фэйм. Привычка безоглядно доверять затягивает быстрее и хуже наркотика, и, лишившись такой возможности, лорд Джевидж утратил гораздо больше, чем мог предположить заранее. Ему приходилось постоянно врать, врать и врать любимой женщине, прикидываться тем, кем ты не являешься, то бишь счастливым отцом, уворачиваться от доброжелательных расспросов о семье и без остановки корить себя за вопиющую позорную трусость. Он ведь так и не рассказал императору о том, что Диан — будущий маг. Неведомая сила сковывала язык и голосовые связки, едва в голову приходила мысль о признании сюзерену. Слава ВсеТворцу, не было нужды изображать крайнюю занятость — работы и впрямь оказалось по горло. Но к началу осени Росс все-таки достиг самого дна душевной преисподней — он не мог спокойно есть, почти не спал, истерзал подчиненных, поругался со всеми, с кем мог, и

окончательно превратился в невыносимое, склочное чудовище. Так что охранники успели привыкнуть к гневным интонациям в голосе канцлера, к его придиркам и вечному недовольству, и даже нашли самое простое истолкование подобному поведению. Они — люди простые, без выкрутасов. Чего тут понимать-то? Если такой мужик, как Джевидж, места себе не находит, значит, давно без женской ласки сидит — и точка.

Росс мрачно ухмыльнулся. Если бы все проблемы решались только в постели с женой, то, пожалуй, он бы стал счастливейшим из смертных.

— Простите, ваше превосходительство. Рино отвязался и бегал по лужайке…

— Мэтр, меня не интересуют оправдания, и мы опаздываем на прием к Его императорскому величеству, — огрызнулся Джевидж на бегущего к нему рысью телохранителя. — Извольте поторопиться!

Не сосчитать тех ночей, когда хотелось Фэйм рассказать мужу, что все знает и про мажью сущность Диана, и про свой долг перед Великим Л'лэ, и про их с Коринеем жестокие игры. И не единожды жаждала леди Джевидж надавать супругу горячих оплеух с оттяжкой, ткнуть носом в колыбельку к сыну и напомнить про святой отцовский долг. Но на устах Фэймрил лежала печать данной клятвы, и руки опускались при виде Россовых больных глаз и горьких морщин возле рта. Правду говорил отрекшийся маг: «Пусть идет по этой дорожке самостоятельно и до самого конца». Вот Кровавый Канцлер (как его любила именовать радикальная пресса) и шел тропою страданий так же, как привык ходить по земле, — размашисто, чуть раскачиваясь и приволакивая больную ногу, но с прямой и ровной спиной, отрицая любую попытку помощи. Подбородок вперед, челюсти стиснуты до хруста зубов, и непременно злобный прищур. Замешкаешься на минутку — тут же сметет с дороги и затопчет насмерть.