Невыносимые. До порога чужих миров - Ирина Лазаренко Страница 28

«Да-а, то, что способно вышибить его из себя, должно быть размером с дракона», – уверился Тахар.

* * *

– Иссила, – представил эльф друзьям небольшой поселок, погружавшийся в вечерние сумерки. Не светилось ни единого окошка, только на площади весело мерцал неровный круг, образованный десятками свечей и плошек с салом. Элай покосился на это пятно света, презрительно хмыкнул: – Останавливаться не будем: через несколько переходов Ветла, там заночуем.

– Ветла? – переспросила Алера. – Мы будем спать на дереве?

– Если пожелаешь. А так-то Ветла – поселок, довольно большой, и я точно знаю, что лучше остановиться на постоялом дворе там, чем в общинной избе – здесь.

Алера вяло повела плечами и зевнула. Она так устала, что согласилась бы свернуться клубочком прямо на спине у лошади. Мерная качка, невозможность сменить позу, размять ноги, увидеть что-нибудь помимо дороги, неба, полей, редких лесочков между ними и мелькающих там-сям поселений…

Ближе к вечеру они сделали короткий привал у ручья, наскоро перекусили, напоили коней и снова отправились в путь. Алера все поглядывала по сторонам, ожидая, когда уже начнут приключаться те чудеса и опасности, которые непременно должны встретиться в пути, однако не происходило ровным счетом ничего.

Про Раня все так же никто не говорил. Чем дальше от дома они удалялись, тем сложнее было понять, что его больше нет, хотя и ехала при седле Элая страшная котомка, но…

Словно привиделась эта ночь. Словно они просто отправились втроем в дорогу, а Рань и ни при чем вовсе.

Может, и дома они бы не замечали отсутствия Раня. Все-таки отдалились они в последнее время – точнее, Рань отдалился, расстроенный, что друзья не разделяют его сумбурных стремлений, а зачастую еще и подшучивают над ними – пусть без злобы, но неизменно и дружно. Постепенно, шажок за шажочком, они отходили друг от друга все дальше, и теперь даже удивительно было вспоминать, что семь лет назад они всегда и всюду могли быть только вчетвером.

То, что день назад ударило крышкой погреба по голове, нынче словно болталось само по себе в воздухе, дожидаясь, пока на него обратят внимание. А путники старательно глядели в сторону, не желая задаваться неудобными для себя вопросами и искать на них ответы – тоже не больно приятные.

Было обидно за глупо погибшего эльфа, было жаль его, и еще вязко плескалась в горле растерянность – первая во взрослой жизни потеря близкого человека, да такая, что заставила задуматься: а насколько близок он был? В самом ли деле нужен – или больше по привычке?

И еще колко ворочалась стыдливая мыслишка, что если уж кто из четверых должен был полезть к тому ларцу, то…

– А кто это визжит? – спросил Тахар.

– Жрец, – не сразу ответил Элай, погруженный в какие-то думы. – Он все время орет, а поселяне его все время слушают. Он тут вроде дудочника из байки, куда подудит, туда селяне и прутся, каждый вечер – сборище, каждый день – наставления. Он им Предания читает без края и конца, еще они всей кучей молятся безостановочно, ну, словом… И когда успевают делами заниматься – не представляю: сколько мимо еду – столько они гусятами ходят за жрецом, а он визжит. Как можно все время ходить и визжать? Может, он – викса?

Алера с интересом прислушалась. Жрец Лирмы не надрывался рассказывать про Предания, ну разве только любил по вечерам ошиваться у таверны, поминая реки медовые и страшные кары за питие сверх меры. Ну и на посевную он непременно выползал, чтобы попросить доброго урожая у Божини. Младенцев благословлял, покойных на небесную дорогу провожал. Приходил окуривать ромашковым духом новые дома. Но взбреди ему в голову встать у колодца и приняться визжать про Предания – жители бы только посмеялись, а если бы кто вздумал стоять и слушать целыми днями, отлынивая от работы – Хобур бы живо всыпал и жрецу, и селянам.

И почему жрец Иссилы говорит лишь о Преданиях? Ведь его назначение – не только нести слово Божини! Уж если ему так охота вещать, так наверняка он, самый ученый человек в поселке, может рассказать много других любопытных и нужных вещей – про минувшие времена, про растения и зверей, про орков и дриад, про то, как увязано все вокруг друг с другом. Вот лирмский жрец – уж на что ворчун и брюзга, а если в настроении – так заслушаешься, сколько всего интересного он может рассказать! А здешний жрец, небось, и детей не учит ничему другому, тоже только о Божине им и твердит – оно, конечно, нужное дело и правильное, но кто тогда учит малявок счету, письму, чтению, травоведению, картознанию, живологии?.. Это что выходит, тут целый безграмотный поселок стоит прямо среди света белого и не проваливается под землю от стыда перед своим невежеством?

– А что, в Преданиях столько всего понаписано, что про них можно орать целыми днями? – засомневался Тахар.

Как любой житель Лирмы, со словом Божини он был знаком довольно поверхностно и никогда не проявлял желания изучить следоуказательные тексты, что хранились при божемольне.

– Мне до конского хвоста, можно или нельзя, – ответил Элай и пнул лошадь пяткой. Та на вздох сделала вид, что переходит на рысь. – На башку прискорбных и без того вокруг хватает, буду я еще на каждого время изводить.

Все же, проезжая через площадь позади собравшихся в кружок поселян, эльф прислушался.

Они, кажется, вообще не заметили чужаков, они пожирали горящими взорами своего жреца, и ничего другого им было не надобно, а лица светились таким одинаковым благостным счастьем, словно не на старика они глядели, а на бочку бесхозного эллорского вина.

Невысокий тощий старик стоял на бочке, брызгал слюной, размахивал руками и посохом. Голос у него был сильно треснутый, но гулкий, слова разносились далеко-далеко за пределы образованного жителями круга.

– А на другой день создала Божиня свет и тепло – и в тот же вздох поняла она, что свет и тепло – это плохо, если нет противу них тьмы и хлада!

Алера наконец поняла, что за удушливый запах витает на площади: недавно тут жгли ромашку, окуривали поселок от бдыщевых велений. В Лирме жрец, конечно, тоже ходил с дымящимся веником ромашек меж избами, гордо выпятив пузо, – дважды в год. В Иссиле же, как видно, к охране жилья от посягательств бдыщей относились куда серьезней, то ли бдыщам в Исилле было медом намазано, то ли ромашка тут росла особенно буйно, и требовалось как-то с ней бороться, а лекаря в поселке не было.

– Ему бы государевы указы зачитывать, жрецу этому, – заметил Тахар. – Хорошо б вышло, зычно, выразительно!

– С надрывом, – согласилась Алера. – Распоследний скряга бы проникся государевой нуждой с сего лета непременно повысить подати: за рало, за речку, за полюдье…

Элай поморщился:

– Поехали уже. Темнеет.

Алера отвела взгляд от жреца, постеснявшись признаться друзьям, что тоже не без интереса послушала б его. Постоять рядышком хоть капельку, узнать, о чем в Преданиях сказано помимо медовых рек, исправно поминаемых лирмским жрецом, а на этого взъерошенного жреца не смотреть и безумного блеска в глазах его не видеть – только слушать.