Принцип высшего ведовства - Анна Клименко Страница 28

Но стоит завизжать, тотчас же собьется дыхание, захрипишь, свалишься мешком, пересчитаешь головой ступеньки… Нет, держись, Лерка. Из последних сил – лишь бы добраться до первого этажа, потому что там… скорее всего там – спасение, хотя уже ни в чем нельзя быть уверенной. Ножки мои, ножки, бегите так быстро, как только можете. Туда, вниз, вниз…

Я даже не оборачивалась, потому что это значило потерять драгоценные секунды. И мне удалось спуститься по лестнице. Я даже почти успела добежать до двери в кабинет Эрика… Почти успела.

А потом вдруг поняла, что уже не бегу – извиваюсь червяком на скользком паркете, а мое тело словно погружено в густой холодный кисель. Кровь отливает от сердца, рыжие клубы тумана заволакивают взор… чавканье. Хруст. Господи, оно что, меня жрет живьем?!!

– Мама!.. Помогите!..

Но – во имя всего святого – кто мне поможет? Что вообще можно сделать с облаком?

Потом… я даже не поняла, как это случилось. Над головой – чистый потолок, рядом со щекой – темно-коричневый домашний тапок.

– Лера. Ты меня слышишь? Подняться можешь? Не молчи, только не молчи!

Я недоумевающее уставилась на окаменевшее лицо Эрика. Почему он весь дергается? А, так он же меня трясет что есть сил… Это моя голова болтается из стороны в сторону, как у куклы.

– Да приди же ты в себя! – он встряхивает меня особенно сильно, так что на плече наверняка останутся синяки. На моем голом и почему-то побелевшем плече… Голом?!!

Мамочки, да от одежды одни лохмотья остались!

Еще чуть-чуть, и оно бы меня съело?

– Первая ласточка, – мрачно констатировал Эрик, – наш общий знакомый забеспокоился. Но, полагаю, на сегодня уже все… Его силы тоже не беспредельны. Лера, перестань. Все уже позади.

– Что… это было? – я все еще затравленно озираюсь по сторонам, повиснув в его руках. Ноги не держат, а под ребрами словно ржавый гвоздь засел.

– Какая разница? – Эрик пожал плечами, – у тебя есть перерыв… до завтра. Пойдем, я провожу тебя в твою комнату.

– Нет! – я судорожно вцепилась в ворот пестрого свитера, – нет, нет… не оставляй меня… пожалуйста…

– Прекрати. Ну, в самом деле.

– Я так не могу… не бросай… я боюсь…

Из глаз брызнули слезы, и я заревела, уткнувшись носом в плечо Эрику.

Казалось, он вздохнул. Замер, что-то обдумывая – а затем взял мое лицо в ладони, несколько секунд пристально вглядывался… И, чуть наклонившись, поцеловал, жестко и властно.

Что ж, все лучше, чем трястись от ужаса под одеялом.

Я обняла его за шею – под пальцами снова оказался старый шрам – приподнялась на цыпочки. Что, Лерка, тебе было интересно, как это… с ним? Получай.

– Прости меня, – вдруг прошептал Эрик мне на ухо.

– За что? – я попробовала заглянуть ему в глаза, но это было то же самое, что смотреть в зеркало.

– Ты никогда не узнаешь, – выдохнул он, резко сдирая с меня остатки рубашки.

Еще через мгновение он подхватил меня на руки и – боже мой – как мне было необходимо ощущать рядом тепло обычного человеческого тела, пусть даже и было этому телу неведомо сколько лет.

Мне вдруг пришло на ум, что у нас все получилось как в плохом дамском романе. Он ее спас, и потом «их захлестнула волна страсти». Да, именно так, по-другому и не скажешь.

* * *

…До самого утра я так и не смогла заснуть.

Лежа на боку под тяжелым одеялом, я таращилась в темноту. Веки слипались, но стоило только закрыть глаза и задремать – тело раз за разом погружалось в холодный, липкий кисель, а потом…я падала, долго, в ядовито-желтую муть, и вопль рвался из горла, сердце почти останавливалось, увязая в безысходном отчаянии. Потом я просыпалась, вздрагивая и обливаясь ледяным потом, судорожно шарила по кровати рукой – отчего-то мне все время казалось, что Эрик ушел, я совершенно одна в этой большой и темной спальне, и некому встать между мной и чудовищем… Господи, как же я дальше жить буду? Как же я дальше… сама?

Прямоугольник окна светлел. Комнату постепенно заполняло молоко нового дня, слабый сквозняк шевелил занавеси из органзы, похожие на стрекозиные крылья – и, вместе с ночью, мой кошмар отступил. Не навсегда, затаился где-то рядом, чтобы вернуться после заката.

Пойти бы умыться, принять душ… Но от одной мысли о самостоятельном походе куда бы то ни было мое сердце взбрыкнуло и понеслось галопом, а под ребром тревожно заныло. Мой убийца дает о себе знать? Я трясущейся рукой натянула до самого подбородка покрывало и принялась разглядывать спальню, в которую угодила – тут я цинично ухмыльнулась – под давлением обстоятельств, иначе и не скажешь. Мой папа наверное сказал бы: эк тебя угораздило, Лерка…

А комната была просторной, но пустоватой, на мой взгляд. Овальная кровать, на которой бы уместился султан с небольшим гаремом, небольшое круглое зеркало на лавандовой стене и компьютер в углу. Все. На полу, небрежно брошенная, лежала медвежья шкура – анахронизм в замкнутом мире пластика и фактурной штукатурки. Я поморщилась при виде разбросанных по ней предметов белья. Память – услужливая моя память – цинично подсунула проблеск воспоминаний: обжигающие прикосновения жестких губ, все ниже и ниже, руки, скользящие по моему телу, шутя избавляющие от остатков одежды. Молодое, сильное тело без возраста, на время заставляющее меня забыть обо всем – об Андрее, о сером карцере инквизиции, о напавшем на меня кошмаре…

Кровь неожиданно прилила к щекам, и мне стало стыдно. Ну что, Валерия Ведова, по-другому ты никак прийти в себя не могла? Или где-то глубоко, в закоулках сознания, бродила подленькая мысль о мести Андрею, за то, что испугался и бросил?.. Я стиснула зубы. Нет уж, довольно слез и причитаний. Что было – того не изменить. Повторять… Хм, наверное не стоит…

Я перевернулась на живот, пристроила подушку под голову так, чтобы удобно упереться в нее подбородком. Эрик не проснулся, но сон его к утру сделался беспокойным, он то и дело вздрагивал, тихо бормотал по-немецки или даже на латыни, пальцы комкали, мяли нежно-сиреневую простыню. Он лежал на боку, повернувшись ко мне спиной, и я наконец-то рассмотрела застарелый рубец на шее, как будто от сильного ожога.

«Эрик»,– повторила я про себя имя.

Оно приятно каталось на языке, словно мятный леденец.

…А вот поцелуи его здорово отдавали полынью, и этой ночью я как никогда раньше ощутила давнюю боль, которую носил в себе этот человек. На миг защемило сердце, я помнила, как он смотрел на меня, когда… мы просто лежали рядом, и я гладила его волосы, разделяя их на короткие черные прядки. Зеркала разбились, он позволил заглянуть мне в душу, а там… Все мои страдания показались мне сущим пустяком.

«Жалеет – значит любит», – усмехнулась я про себя. Совесть подло ужалила напоминанием о том, другом.

Я осторожно прикоснулась к шраму на шее, провела по нему подушечкой пальца – вниз, вниз, по позвоночнику… Господи, да что у него со спиной-то?!!