Колдун на завтрак - Андрей Белянин Страница 28

Дальнейший спор не имел смысла. Надо было собираться, хоть как-то отчистить мундир, надраить сапоги, умыться, надеть чистую рубаху, помолиться Богу и… идти спасать свадьбу. Почему спасать? А я не знаю, вот стукнулось в висок, воробушком в окошко, и всё… Поэтому я счёл разумным подготовиться. Ну хоть как-то, правда, пистолеты всё-таки брать не стал. Мало ли, там людей много, вдруг кого рикошетом да зацепит? Так управлюсь…

— Здрасте, дяденька казак, — буквально через какие-то пятнадцать — двадцать минут раздалось у ворот. — А мы вота за Иловайским, стало быть, пришли, ага…

— Чего надо, мужики? — вкладывая в одно это слово непередаваемую донскую интонацию уважения и одновременно снисходительности, прогудел мой денщик.

— Дак ить староста его кличет, — переглянулись два плечистых парня с пробивающейся бородой, похожие друг на друга, как братья.

— Зачем? — продолжил Прохор. Причём отнюдь не ломая комедию, а честно отрабатывая положенный в этих случаях ритуал уговора.

— А на свадьбу прибыть, ясно дело! От колдовства всякого, да порчи, да ворожейства чёрного молодых оборонить. Уж это как водится…

— Казачье слово дадено, будет вам сам Иловайский, — значимо кивнул старый денщик. — А только вот вам и моё обещание: ежели завтра с утра характерника нашего живым да здоровым не возвернёте, сам приду да вам обоим башки поотвертываю, на шеи пустые вёдра надену и скажу, что так и было! Ясно ли, мужики?

— Ясно, дяденька… — по-овечьи проблеяли парни, прекрасно понимая, на что подписались, и ни минуты не сомневаясь в возможностях Прохора исполнить озвученное.

Поэтому, когда я к ним вышел, ребятишки вели меня за ворота едва ли не под ручки, не дай бог, споткнусь или в темноте о плетень щёчку расцарапаю. Свои тревожные предчувствия я гнал прочь. Да и что, по сути, такого уж трагичного может произойти на простой крестьянской свадьбе? Другое дело вот на царских или дворянских свадебных церемониях, это да, там не той ногой ступил, не столько снопов уложил, не так хлеб разрезал, не в той песне запнулся и… всё! На свадьбе ставь жирный крест, несчастье молодых до старости преследовать будет, а виновного в любой мелочи как минимум на кол или на бессрочную каторгу под Нерчинск в дальнюю Сибирь, моржей с тюленями венчать…

А у простого народа всё и целомудреннее, и скромнее. Сватать стараются рано, чтоб не загулялся до искушения. У кого больше хата, там и празднуют. Пьют при молодых умеренно, а как их на сеновал отправят, тогда уж без меры. Попа первого поят — ему уважение. Ну и драка всенепременнейше, без неё тоже нельзя, не как у порядочных людей получится. Наутро, какие там у невесты простыни, редко кто проверяет — куда там, опохмелиться бы! А молодожёны свои дела сами решат, все же, как правило, из одной деревни, все друг друга с детства знают, особо не перецапаются…

— Кто женится-то? — со скуки поинтересовался я, когда парни попросили: «Вот туточки погодим, вскорости телега быть должна».

— Дак то Петруха-рябой и от Манька с окраины, — охотно пояснили мне, а дальше я мог уже ничего не спрашивать, секретная информация потекла шумным потоком на два голоса.

— Про Маньку-то кто худое скажет? Работяща она, и в теле, и не страшна, хоть и, бывает… пьёт. А кака девка ноне не пьёт-то, кака? Больная тока если…

— Да Петруха чё? Чё ему, плохо, чё ль? Он сам-то рябой, ему чё, ему без разницы. Чё он у Маньки не видал, всё видал. У неё все всё видали, а ему-то чё?

— От Манькин батя их и поженить способствовал, от греха-то. А то мало ли? Чтобы люди не брехали, да и ей охота, кто ж девке запретит, коли засвербело? Может, хоть пить бросит…

— Дак и Петруха чё? Он и ничё даже. Не сопротивлялся им, нет, чё ему, больше всех надо, чё ли?

— Ну Манька его и прижала…

— А ему чё?

Они заткнулись, только когда сзади дробно застучали копыта и разнаряженная в цветы и ленты телега, запряжённая сивой кобылой, медленно подкатилась прямо к нам.

— От и жениха дождалися, — объявили парни. — Пожалте сесть, господин Иловайский, ужо-тко уважьте, не побрезгуйте. До невестиной хаты с ветерком домчимся!

Ну что ж, вот оно всё и начинается. Иголочки кололи обе пятки, не слишком яростно, но вполне ощутимо. Я сунул руку в карман — так, хорошо хоть соли сыпанул, серебра бы… Но не было у меня на тот момент ни одной монеточки, и у Прохора не было, я даже не спрашивал, он сейчас тоже на мели. Ладно, что успел — взял, как мог, подготовился, вот разве что… Оглядев ближний плетень, я быстро выломал из него рябиновый прут, пригодится. Не дай бог, конечно, но лучше пусть будет. Воду бы ещё святую…

— Дык едемте, чё ли? — ещё раз пригласили парни.

Я легко запрыгнул в телегу, свесил ноги, положил прут на колени и попытался предположить: что же будет дальше? Мои спутники уселись с другой стороны, беспардонно подвинув храпящего в сене жениха. Судя по стойкому запаху перегара, праздновать начало семейной жизни Петя начал ещё неделю назад.

Скалозубый чернявый кучер прикрикнул на лошадку, дёрнул вожжами, и мы тронулись. Кобыла довольно бодрой рысью понесла нас за околицу, по колдобистой дороженьке налево.

Ночь выдалась пречудеснейшая, звёзды так ярко и кучно усыпали весь небосвод, что серебристое их сияние было похоже на девичий смех — чистый, искренний, безмятежный и звонкий. Полная луна манила, словно затягивала, впитывая в себя все ночные звуки, разухабистую песню, танцевальный перестук копыт, далёкое предвкушение праздника, и дарила взамен совершенно особую магию, как чувство единства и сопричастности со всем этим миром. Душа переполнялась героической поэзией, настроение было кристальным и возвышенным, вот почему меня так огорчали все неуклюжие попытки его испортить…

— Долго ехать ещё? — чисто для проверки спросил я.

— А чего ж долго-то? Вона впереди два огонька светят, так то невестина хата, — оборвав куплет, охотно указали деревенские. — Ох и ждут нас там, Манька-то небось по Петюнюшке все глаза проглядела, а? Да проснись ить, шалопутный, свою свадьбу проспишь!

— Не будите его, — попросил я. — Не то и впрямь свадьбу проспит. А ты обернись-ка, милейший…

— Я что ль? — баском откликнулся кучер, поворачиваясь всем корпусом.

Заехать ему рябиновым прутом поперёк самодовольной рожи было односекундным делом…

— А-а-а, мать твою, хорунжий! — взревел косматый бес, свалившись с телеги.

Кобыла, почуяв свободу от вожжей, мигом встала, и мир вокруг нас неузнаваемо изменился. Если минуту назад мы ехали по широкой просёлочной дороге к гостеприимно светящейся огнями хате, то теперь стояли ровнёхонько напротив старого кладбища, то есть в абсолютно противоположной стороне от села. И это ещё ничего, мог и в болото завезти, ведьмин выкормыш…

— Вставай! — Я спрыгнул с телеги, за шиворот поднимая рослого, воющего от боли бесюгана. Рябиновый прут для таких что раскалённое железо, шрам на всю жизнь останется как память о казачьей руке. — Кто послал?