Ромашки для королевы - Оксана Демченко Страница 28

– У эльфов своеобразный оптимизм, – рассмеялся Брав.

– Возможно, – согласился без тени улыбки Кэльвиль. – Но прошлая война вычеркнула именно нас из числа активно живущих рас. Мы потеряли девять из десяти – и не воинов, а всего народа. Это был, по сути, конец. Нас осталось слишком мало, мы устали, утратили тот самый оптимизм, само желание жить, способность надеяться. Я родился позже. Было трудное время, прошлое забывалось с каждым днем, мы теряли знания и память. Вырождались. Да еще наш король, помешанный на самовозвеличивании. Он поощрял забвение, проснувшимся ведь можно внушить что угодно, они умом – дети.

– Но Круг мудрых сохранил память. И магию, и бой, и историю, вы учите нас, – не согласился Брав. – Разве можно так мало ценить свои труды?

– Магию… – улыбнулся Кэльвиль горько. – Всё обломки, от нашего прошлого осталась одна Эриль, не уходившая в сон ни разу. Хотя она потеряла там, в древней войне, весь свой род, мужа и даже родину, наш исконный край Рэлло. Мы с Лоэльви – недоросли, недоучки. Я не лучший из бойцов, я ученик мастера Жависэля, оставшегося за Стеной.

– Ох, негоже так убиваться, – забеспокоился Брав. – Никуда мы не опоздаем, потеряв пару деньков. Заведу-ка я тебя на летнюю ярмарку, в Старый мох, глупый праздный городок на границе с Леснией. Там варят пиво, торгуют всем на свете и не верят в магию, предпочитая ей ярмарочные фокусы. Полагаю, канатоходцы людей тебя развеселят. Такие неловкие по меркам эльфа, что нельзя не рассмеяться. Заодно сплетен да баек про дикий лес у Стены насобираю, не все они лживые. Может, и стоящие внимания найдутся.

Кэльвиль кивнул задумчиво. Посоветовал воеводе сесть в седло и не переживать – пеший следопыт вполне успешно держит темп быстрой рыси, не отказывая себе в беседах и изучении окрестностей. Брав помялся – и согласился.

Он более не отказывал погрустневшему эльфу в визитах на любые постоялые дворы, но радость новизны и яркости мира ушла, а тревога копилась, и Кэльвиль уже не так пристально смотрел по сторонам. Он стал спешить едва ли не сильнее Брава.

Старый мох, открывшийся взорам путников на исходе последнего месяца лета, пестрел флагами и был наполнен какофонией звуков. Тут и правда не желали знать о войнах и бедах. И несчастья странным образом не добирались до городка. Целый день эльф бродил по ярмарке и даже улыбался, а вечером сам выбрал постоялый двор и устроился ужинать совершенно довольный.

– Хорошее место, – улыбнулся он. – Спасибо. Тут они еще ничего не испоганили. Люди приветливые, и праздник у них настоящий. Брав, как пойдем дальше, что скажешь? Можно малым перевалом к востоку свернуть, а еще есть вроде бы дорожка чуть западнее, по самой границе. Так мы с тобой именно ее в Круге рассматривали и решали?

– Так, – кивнул Брав. – Западным путем. Я потолкался по рядам, поспрашивал. Деревенька там в лесу выгорела. Аккурат на нашу дорогу укладывается. Проверить бы, глянуть.

– Давно?

– Четыре года назад, – задумчиво вздохнул Брав. – По весне.

– Ох и толковый ты человек, воевода, – восхитился эльф. – Пока я боролся с удушьем, наблюдая канатоходцев, ты все нужное разузнал. Дальше рассказывай.

– Родня деревенских живет в Старой гари. Тоже название неприятное, но они уцелели в этот раз. Там есть корчма, хозяйкина приемная дочь родом из погорелого села.

– Знаешь, я начинаю думать, что рано распереживался, – улыбнулся Кэльвиль прежней мягкой улыбкой. – Вы, люди, на многое и без нас способны. Может, и устроится всё толком. В орден я верю.

– Я тоже, – согласился Брав. – Семьдесят верст нам до Гари. Два дня, и если там ночевать оставаться, то уж не стоит спешить.

* * *

Сэльви еще раз осмотрела пол и осталась довольна результатом.

Конечно, дубовые доски положили здесь ради клиентов. Привезли от хорошего мастера, из далекого северного удела соседней Леснии, чтобы каждый мог видеть – дела у мастера и правда хороши. Не каждый может такое позволить – заказать в комнату полированный дуб, да еще с укладкой. Дивное дело – доски прижаты так плотно, что и ноготь не войдет меж ними. Глянцевые, светлые, с безупречно красивым узором. Ей на погибель, не иначе. Потому что каждый день их надо натирать особым воском. Каждый! Нет, сама работа была бы не особенно трудна. Если бы не муж.

Девушка кое-как доползла до стены и без сил облокотилась грудью на низкую скамеечку, тоскливо глядя на золотой солнечный свет, льющийся из окна на красивый дорогой пол. Поднимать голову пока невозможно, спина требует хоть малого отдыха. И так – изо дня в день, глаза в пол, рот на замок, и на лице угрюмая серьезность. Даже когда она выпрямится и встанет, должна в синь летнего неба глядеть без улыбки. А жизнь просто обязана хоть немножко, хоть иногда радовать! И разрешать ей радоваться – тоже.

Но пока не получается.

Взять хоть сны, донимающие ее ночь за ночью, особенно в полнолуние. Она много раз выслушивала чужие истории, кто что видел ночью и к чему это, не вещий ли сон. А еще и выспрашивала, особенно у теткиных посетителей. Ничего подобного другие люди не видят, у них сны нормальные. Самые везучие летают, как осенние журавли. Иные недоделанные за день дела довершают. Тетка, например, и во сне метлой по ребрам известно кого охаживает. Видят и страхи, и небылицы сказочные. Но обычно разные день ото дня и не такие ужасные и настоящие. А ей не повезло. Из ночи в ночь – одно и то же.

Будто на голых скалах огромным кругом танцуют, прыгают, вертятся злые черные люди, а в центре пустует кострище. Холодное, старое. Она прячется за скалой и твердо знает, именно из-за нее тут собрались. Ее пожгут, и тем огнем согреются. Вот разыщут, в пустое серединное кострище введут, привяжут – и кончится жизнь.

Только пока найти не могут.

Пляшут, визжат заунывно, пропитывая кожу ледяным страхом. Лицами все, кто не крутится, повернуты от кострища, черные глаза будто полыхают тьмой. Только во сне можно такое увидеть – чтобы тьма казалась огненной и полыхала. И черные эти бессветные лучи взглядов шарят, щупают камни, даже щели проверяют. Все ближе. Еще немного – и они дотянутся, оледенят до того, что пальцем не шевельнуть. И она попадется так, что не вырваться больше.

Она всегда чувствует момент, когда угроза приближается вплотную. Когда дольше ждать и надеяться на чудо нельзя, надо самой спасаться. Тогда Сэльви больше не ждет ни рассвета, ни помощи и осторожно отползает, стараясь не шуметь. И не бояться – потому что страх и так ледяным комом вмерзает в затылок. Если ему уступить – погубит. Не даст сбежать.

Она уговаривает себя и ползет, потом встает за грядой камней и бежит – только воздух вязкий, он не пускает, ветер вцепляется в волосы и рвет, тянет назад. А тени преследователей, легко несущихся следом, все ближе, ближе…

Она просыпалась утром после каждого длинного кошмара – а не все были длинны, спасибо и на этом, до крови закусив губы, чтобы не закричать, ведь тогда они услышат и найдут.

Но страшнее ночных снов то, что некому их даже рассказать, поделиться, выплакаться. Совета спросить. К кому пойти сироте?