Солнечный удар - Рэйчел Кейн Страница 28

– Мы умрем, – сказала я.

В общем виде человеческое существование при путешествии среди звезд завязано на скафандре и космической ракете. Хранители таким же образом тесно связаны с планетой. Чем дальше мы удаляемся от питающей нас пульсации нашего мира, тем слабее мы становимся. Это работает, в том числе и на эфирном плане. Это внешнее ограничение нашей жизнеспособности.

– Но ты больше не Хранитель, мой маленький цветочек.

Он дернул меня дальше, за грань, после которой нет возврата, в холодную тьму открытого космоса.

И я не умерла.

Мы плыли в совершенной пустоте, в темноте настолько абсолютной, что это было похоже на смерть, и слушали, как Земля вибрирует, шепчет и мурлычет во сне. А звездный свет были такой жесткий, что можно было порезаться.

– Теперь ты знаешь, на что это похоже, – сказал Патрик.

У меня не было слов для того, чтобы описать свои ощущения, но я решила хоть как-то их уточнить.

– Как далеко я могу зайти?

– Так далеко, как захочешь. Но будь осторожна. Ты поймешь, что вернуться обратно вниз не так просто, как, например, при прыжках в высоту.

Это снова был тест.

– И что же мне помешает?

– Не многое. Вернись туда, откуда мы начали.

И он исчез. Точно так же. Вжик. И я осталась одна. Я плыла в абсолютной пустоте. Не было даже искусственных спутников. Луна выглядела далеким пятном холодного белого цвета. Ее орбита проходила далеко в стороне. Солнечные лучи были такими пронзительно яркими и насыщенными, что я чувствовала, как они вибрируют внутри меня даже в таком моем нематериальном состоянии. В человеческом облике они бы сделали из меня яичницу.

Вернуться назад? Каким чертом я собираюсь это сделать? Я даже не очень-то знала, как здесь вообще передвигаться. Здесь не было ничего, от чего можно было бы оттолкнуться, ни единой силы, с которой можно было бы работать, ничего… одна пустота… и солнечный свет, горячий и агрессивный. Он струился по эфиру расплавленным золотом.

Могу ли я использовать солнце? Использовать его огонь для того, чтобы двигаться? Я раскрылась, растягивая себя в тонкое облачко, и нырнула обратно в реальный мир ровно настолько, чтобы придать себе вес. Я оставалась невидимой для невооруженного взгляда, но теперь могла улавливать энергию.

Солнечный свет сдвинул меня. Чуть-чуть.

А также ударил, как будто бы чертов ифрит напал на меня снова. Я призвала все свое мужество и опустилась еще глубже в реальный мир. Теперь я смогла уловить больше солнечных лучей и сдвинуться дальше, но чем больше солнечной энергии я получала, тем сильнее меня обжигало.

В конце концов, я смирилась с болью и распахнула себя, и тут же сила огня ударила в меня как ветер в паруса, и я полетела. Боль изменилась до ослепительно белой, выжигая саму себя, она превращалась во что-то другое. Я превращалась во что-то другое.

Я с грохотом мчалась сквозь сгущающуюся дымку земной атмосферы, стремительная, как падающая звезда, оставляя за собой огненный след…

Я влетела обратно в свою человеческую форму и мягко, как перышко, опустилась, не испортив свои высокие каблуки. Потом, подбоченясь, взглянула на Патрика.

– Ну и?

Он смотрел на ковер. Тот был прожжен примерно на четыре фута в диаметре. В воздухе плыл ядовитый химический дымок.

– Неплохо, – сказал он, приводя все в порядок, и протянул мне холодное виски со льдом. – В общем, неплохо, так, небольшие недочеты.

Лед в стакане внезапно растаял от жара моей кожи. Виски закипел.

Я сделала шаг, чувствуя, как подгибаются колени, и обрушилась лицом вниз на желтый диван.

И мгновенно уснула.

Вот, что мне привиделось.

Холодная каменная комната, украшенная кое-где домоткаными ковриками, и несколькими изящными мелочами вроде серебряных подсвечников и красного шерстяного покрывала на кровати. По меркам этого времени достаточно комфортабельный дом.

Под красным покрывалом лежал умирающий человек.

Он был бледный, худой как скелет. Его голубые глаза в мерцании свечей казались почти бесцветными. Я подплыла поближе, чтобы рассмотреть его. Я чувствовала, что знаю, кто это, но его лицо походило на череп, обтянутый кожей. Он казался живым мертвецом. На его голове сохранилось несколько пучков белокурых волос, рассыпавшихся по жесткому узлу ткани, служившему ему подушкой.

Возле него сидела женщина. Она была великолепна, просто великолепна, но не ее лицо делало ее красивой. На самом деле она была едва ли не самой обыкновенной – непримечательной, без особых отличительных черт – но любовь, которую она излучала, была настолько сильна, настолько явственно жила в каждой клеточке ее тела, что она не могла не быть прекрасной. На ней было длинное белое платье, блестевшее, как шелк в неровном свете свечей.

Мужчина на кровати испустил мучительный стон. Он протянул к ней ладонь, больше похожую на клешню, и она взяла ее двумя руками. Склонила голову. Я увидела, как упало несколько прозрачных капель, но когда она вновь выпрямилась, ее лицо было безмятежно.

– Прости меня, – сказала она и наклонилась, прижимаясь губами к его мертвенно-бледному пергаментному лбу.

Кто-то еще появился в комнате, пройдя прямо сквозь стену. Кто-то, кто был мне знаком. Дэвид. Но не тот Дэвид, которого я знала… Этот был одет в средневековый камзол и шерстяные чулки. Вся его одежда была простая и порядком потрепанная. Он носил длинные волосы.

Меня он не чувствовал. Все его внимание привлекла женщина, сидящая на стуле.

– Сара, – произнес он. Она не повернулась, чтобы посмотреть на него. – Сара, пора идти.

– Нет. – Ее голос был, тих, монотонен, но с места она не двинулась, – я не позволю ему покинуть меня так, я не могу.

– Выбора нет, – прошептал Дэвид. – Пожалуйста, Сара. Пойдем со мной. Джонатан ждет.

– И Джонатан подарит мне спокойствие? Даст мне любовь?

– Да.

– Мне не нравится это. – Она потянулась, чтобы убрать прядь блеклых волос с лица умирающего, – и никогда не нравилось. И я не вынесу, Дэвид, если потеряю его.

– Ты не сможешь ничего изменить. Люди умирают. Таков закон.

Она оглянулась на Дэвида, и у меня возникло странное, вызывающее дрожь ощущение, что она смотрит куда-то еще.

На меня. Но это было невозможно, так как я знала, что на самом деле, меня здесь нет. Я находилась в другом месте и в другом времени.

Глаза Сары были цвета аметиста – прекрасные и спокойные. Она внимательно посмотрела в угол, где парила я, а потом улыбнулась.

– Мое сердце живет по другим законам, – сказала она и выпустила руку мужчины.