Полукровка - Тимур Туров Страница 28

Явно раньше Грозного, о чем свидетельствовал порядковый номер. Перед глазами всплыла картинка из гайдаевской комедии, где суровый Яковлев в шапке Мономаха и спортивном костюме возвещал: «Рюриковичи мы». Значит, Рюриковичи. Володя подставил стул и полез наверх, к полке, на которой виднелись корешки с именами более известных потомков Рюрика.

Одно название показалось наиболее привлекательным, и Володя потянул на себя тисненый корешок. Книги на полке стояли плотно и поддавались с трудом. Он рванул сильнее. Том резко высвободился из тисков собратьев по полке.

Володя пошатнулся на стуле, ловя равновесие. Несколько книг, соседних с той, что была зажата в его руке, вывалились и с грохотом полетели на пол.

– Мог бы и поаккуратнее.

Володя вздрогнул от неожиданности, повернулся на голос. За спиной стоял папа и смотрел на сына со смесью интереса и волнения.

– Чего ищешь?

– Да так, – помялся Володя и слез со стула. – Ивана Третьего, его жену и еще этого... Фаринелли... нет... Аристотеля, архитектора.

– Фиораванти, – папа кивнул на зажатую в руке у Володи книгу. – Здесь нет ничего на эту тему. И вообще можно было спросить у меня. Кто тебя интересует?

Володя молча опустился на колени и принялся собирать книги. Кто его интересует и почему, объяснить папе было сложно.

– Софья Палеолог, она же Зоя Палеолог – племянница последнего византийского императора, – лекторским тоном, словно с кафедры, заговорил папа, – была отдана замуж за Иоанна Третьего. Приехала в Москву, поразилась местному убожеству и решила вывести город на цивилизованный уровень. Во всяком случае, по одной из версий.

– А Аристотель? – Володя поднялся, сложил книжки на стул и поглядел на папу. – Этот, Фиораванти?

– Архитектор. Строил в Италии, а у нас построил Успенский собор – в Московском Кремле. В Россию его пригласил наш посол Толбузин. Приехал он «на Велик день. Взял же с собою тот Аристотель сына своего, Андреем зовут, да паробка, Петрушею зовут», – процитировал папа.

– Это откуда? – спросил Володя.

– Первая Софийская летопись. Русский царь использовал его как архитектора, инженера, начальника артиллерии. После похода Ивана Третьего на Новгород Аристотель хотел вернуться в Италию, но царь не отпустил. Посадил под стражу. Далее его судьба неизвестна.

– Почему?

– В письменных источниках его имя более не упоминается. Остается только догадываться, куда он делся и что с ним произошло.

Игорь пристально посмотрел на сына:

– Зачем тебе все это понадобилось?

Володя отвернулся, взял книги и полез на стул. Молча принялся запихивать тома обратно на полку. Он малодушно надеялся, что папе надоест ждать, что он посчитает это непринципиальным. Что, не дождавшись ответа, обидится, на худой конец, и уйдет.

– Опять сны? – припечатал снизу тот.

Володя забил книги на место и задвинул стекло. Спустился на пол. Папа стоял и молча ждал ответа. Наконец Володя не выдержал и кивнул. Папа помрачнел.

– Ник прав, – улыбнулся Володя, пытаясь разрядить атмосферу. – Ты замечаешь и понимаешь больше, чем надо.

– Я вижу своего сына, – сказал Игорь. – И переживаю за него.

– Не стоит, – Володя взял стул за спинку и поволок его на место.

Ему не хотелось продолжать этот разговор. Хоть бы мама уже встала. При ней папа не станет затрагивать такие темы. Он зашел в комнату, прихватил остывший чай и побрел на кухню. Но мама до сих пор спала, а папа уже поджидал там.

– Ник переживать не станет, – заговорил он, словно продолжая начатую мысль. – Он шахматист. Все вокруг для него игра. Он видит партию и цель этой партии. А я волнуюсь за фигуру.

Это прозвучало с такой искренней, такой трепетной отеческой заботой, что Володя мгновенно взъерепенился. Захотелось прямо сейчас использовать морок, или «длинную руку», устроить папе иллюзию конца света на отдельно взятой кухне или просто засветить невидимой конечностью по лбу, только бы он понял, что Володя не пустое место, не пешка.

– Я не фигура, – медленно проговорил он, едва сдерживая порыв.

– Как знать, – папа отвел взгляд, потупился, чего прежде за ним не наблюдалось. – Мне бы очень хотелось быть в этом уверенным.

И от этих слов ярость ушла, а внутри что-то больно сжалось.

* * *

У памятника Гоголю, что стоит на бульваре того же имени, было пустынно. Только бабка бомжеватого вида сидела в сторонке на лавочке и кормила голубей. Ник прогуливался мимо нее и нервничал. Бабка была самая обычная, но раздражала.

Его сейчас бесило все: от любвеобильной по отношению к мерзким птицам старухи до человека, которого он ждал. О том, что Ник встречается с этим человеком, не знал никто. Даже Кудимов – глава клана «Стальной щит», и прочие «братья», как их именовал Ник.

Человек представлялся магом из ордена «Два дракона».

Ник наводил справки и убедился, что в том ордене такая личность в самом деле присутствует. Но когда молодцеватый тип, которого Ник сейчас ждал, общался с ним, он преследовал какие-то свои интересы. И вел себя не так, как обычный колдун из «Двух драконов», хотя тот был на порядок значимее кудимовского клана.

Ник тоже подходил к этому контакту со своим интересом. Посвящать в интригу главу своего клана он не намеревался. Понимал, что ведет двойную игру, но нисколько не раскаивался. Кудимов Кудимовым, а если есть возможность поиметь что-то на другом поле и возможность эта сулит большие дивиденды, почему бы не рискнуть.

Молодцеватый тип опаздывал. Он опаздывал всегда, но имел на это право. И был достаточно силен, чтобы не объяснять своих опозданий и не оправдываться за них. Это выводило Ника из себя – опоздание, ощущение чужой мощи и собственной ничтожности рядом с ней. Вот только сделать с этим он ничего не мог. Оставалось лишь покорно ждать, а при встрече мило улыбаться.

И это тоже немало действовало на нервы.

Наверное, так чувствует себя собака, которой до смерти хочется загрызть садиста хозяина, посадившего ее на цепь, но в башке сидит понимание того, что она никогда не посмеет даже рыкнуть на него.

Образ показался настолько ярким, что Ник чуть не завыл с тоски. Но сдержался. За спиной почуял чужое присутствие. Оборачиваясь, он уже знал, кого там увидит.

Опоздавший стоял в двух шагах и улыбался. Он всегда улыбался. Растягивал губы в той опасной улыбке, за наигранной мягкостью которой кроется обещание больших неприятностей.

Молодцеватый, подтянутый, возможно, за счет спортивного стиля одежды, которого придерживался на памяти Ника всегда. Пышущий оптимизмом и силой, чему Николай искренне завидовал.

– Приветствую! – пробормотал Ник.

По именам они друг друга не называли, хотя каждый знал, как зовут другого.