Сокол против кречета - Валерий Елманов Страница 27

Из-за дальних гор, из-за древних гор

Да серебряной плетью река рассекала степи скулу…

Белый дрок в костер. Вперив взгляд в костер,

Над обрывом стою…..Боги, боги, как берег крут.

Сергей Лукьяненко

Святозар очнулся лишь к ночи. Он лежал связанным на холодном каменном полу и поначалу даже не мог сообразить, куда его запихнули. Лишь мрачная темнота окружала его со всех сторон, и леденящий холод насквозь пробирал беспомощное тело. В затылке ритмично пульсировала боль, которая сразу усилилась, едва он попытался поднять голову.

Несмотря на это, князь несколько раз перекатился по полу, пока не уткнулся в промерзлый шершавый камень стены, от которого веяло холодом.

В это время скрипнула невидимая дверь, и в помещение вошли пятеро монголов. Двое держали в руках факелы, и князь поморщился от света, ослепившего его в первые мгновения. Проморгавшись, он увидел Бурунчи, стоящего прямо подле его ног. Темник был пьян и весело улыбался.

– Ты снова в плену, урус, – заявил он без обиняков. – Только на этот раз не у меня, а у великого, могучего и непобедимого хана Бату, который так добр, что решил пригласить тебя на пир по случаю великой победы над Русью.

Святозар презрительно усмехнулся:

– Рано радуешься, вражина. Тот, кто может выпить чашу воды, пусть не хвалится, что ему под силу проглотить и реку. А с предателями я не пирую. Так и передай своему хану иуде.

Бурунчи не знал, кто или что такое иуда. Однако из уст пленника это слово прозвучало столь красноречивым плевком, что о его значении он тут же догадался. Злобно оскалившись, темник замахнулся ногой, но затем сдержал себя.

Повернувшись к своим спутникам, он коротко приказал:

– Взять его. – И, обращаясь к пленнику, ласково продолжил: – Если хан зовет на пир, то гостю надлежит повиноваться.

Об этом же сказал Святозару и сам Бату, когда связанного князя усадили подле него:

– Поверь, этим приглашением я ничем не умалил твоего достоинства, ибо здесь присутствуют только мои братья и племянники-чингизиды, а также темники и мой верный мудрый Субудай, с которым когда-то почел за честь скрестить сабли даже твой отец. Думаю, и Субудаю тоже приятно видеть перед собой сына человека, чьи люди некогда убили его единственного сына Урянхатая [43]. А вот ты забыл закон гостеприимства, гласящий, что приглашение хозяина священно.

– О каком гостеприимстве можно говорить, когда ты сидишь в моем доме?

– А вот тут ты ошибаешься, – усмехнулся Бату, ничуть не смутившись от дерзости пленника. – Это просто жизнь, где все течет и все меняется. Вода, текущая в реке, принадлежит этой реке, но если ты черпаешь из нее чашу, то, держа ее перед собой, можешь сказать: «Это моя вода». И шкурка лисы тоже принадлежит лисе. Но когда ты убиваешь зверька и шьешь себе из него шапку, то это уже не его шкурка, а твоя. Так и тут. Когда-то, год назад или месяц, даже еще вчера эта крепость была твоей. Но я убил твоих воинов и захватил ее. Выходит, теперь она моя. Что скажешь?

Святозар до крови прикусил нижнюю губу, чтобы сдержаться, и спокойно ответил:

– Ты прав. Ныне она твоя. Но все в жизни меняется. Когда сюда придут воины моего отца, Оренбург снова станет русским.

Бату улыбнулся:

– Глупец. Ты же видел несокрушимую мощь моих туменов. Твои люди стояли так долго, потому что я не пустил в ход главную силу, которая прошла бы сквозь них, как нож сквозь масло.

– Ты победил обманом, но больше он тебе не удастся, – возразил Святозар. – Что проку во взятом Оренбурге? Тебе не покорятся даже остальные крепости на Яике, а что уж говорить о самой Руси.

– Мне крепости, может, и не покорятся, но перед сыном самого каана Руси они все равно откроют свои ворота, – заметил Бату.

– Неужто ты думаешь, что я стану помогать тебе хоть словом?! – усмехнулся Святозар. – Скорее солнце взойдет завтра с другой стороны, чем я это сделаю.

– Мне жаль, – деланно опечалился Бату. – А ведь я просто хотел помочь тебе сесть на отцовское место. Извини, но, зная, как ты его боишься, мне пришлось подтолкнуть тебя к этому. Зато теперь, после твоего предательства, о котором он все равно скоро узнает, я развязал тебе руки. Это ведь первый раз предавать страшно и стыдно, а потом… – он махнул рукой.

– По-моему, ты связал мне руки, а не развязал их, – произнес Святозар.

– Как?! Они у тебя до сих пор спутаны?! – деланно изумился Бату и кивнул стражникам, молчаливо стоящим за спиной князя.

Повинуясь негласному приказу, один из них вытащил нож и мгновенно освободил князя от веревок.

Святозар с наслаждением размял запястья и по-интересовался:

– А ноги?

– Разве узлы мешают тебе сидеть? – усмехнулся Бату. – Да и мясо ты будешь брать не ногами, а руками. – И сознался: – Я должен убедиться, что ты не сделаешь ничего такого, что омрачило бы мой сегодняшний праздник. А чтобы ты не мерз, мои люди хорошо тебя закутают.