Малой кровью - Ирина Андронати Страница 27

И все-таки он напахал немало, совсем немало, но потом пришла эта белобрысая гадина…

«Никогда не думала, что неприязнь может быть такой… генеративной», — сложив руки над толстенькой попкой и покачиваясь на каблуках, говорила Марго. Она стояла перед его «иконостасом» и рассматривала вырезанные из газет и журналов фотографии: госпожа Эвита фон Гофман с «сыном» Кешей, без Кеши, со своим сожителем, все втроем, в компании с бывшим президентом, в компании с нынешним президентом, еще с какой-то политической шпаной, с офицерами, с мальчишками и девочками, с профессорами и академиками… Тогда он молча выдернул из висевшей на двери мишени дротик и метнул в фотографии. Не целясь, но очень точно. Прямо стерве между глаз. «Вот это бросочек!» — восхитилась Марго…

Сейчас он сам подошел к этой фотовыставке. Многие портреты были буквально изрешечены дротиками. Селиванов послюнил подушечку большого пальца и поставил госпоже фон Гофман печать на лбу — прямо между глаз.

Так и будет, пообещал он ей, улыбнувшись на прощание.

Он умылся и побрился, не без удовольствия разглядывая свою физиономию. И чем она тебе, козлу, раньше не нравилась?.. Ну, нос легко краснеет, так мы его сейчас «мерикеем» натрем, и порядок. Ну, щеки дряблые… так ведь тебе и лет уже скоро шестьдесят, и в остальных местах ты не худенький. Если Маргоша правду говорит, скоро все втянется, вон марцалы какие поджарые, гады.

…и всем говорить, что у меня баба наполовину марцалка… Знаю я, знаю, все уши прожужжали, что говорить нельзя, а приятно-таки — щекочет, щекочет ретивое…

Как это может быть, однажды спросил он ее, тебе же не десять лет, а она засмеялась, развела руками и сказала: какой ты у меня наивный, хоть и в Комитете служил, они здесь уже знаешь сколько? Лет сто как минимум… Он подумал и согласился: вполне может быть. Слишком легко они вписались в действительность, без разведки такое немыслимо.

Из завала одежды в шкафу он выволок бежевые парусиновые брюки, той же фактуры, но зеленоватого цвета легкий пиджак, потом — черную шелковую футболку. Все мятое, но через два часа само собой разгладится; Селиванов никогда не гладил вещи утюгом и не покупал ничего такого, что было бы необходимо гладить. При этом он был своего рода денди…

Оделся. Пиджак все-таки сделался немножко тесен. Так, а если на одну пуговицу… Придирчиво осмотрел себя: прямо, с одного бока, с другого. Терпимо.

Позавтракал, как всегда, чашкой кукурузных хлопьев с молоком и баночкой фруктового йогурта. Запил все это маленьким чайником хорошего зеленого чая. В чем, в чем, а в зеленом чае он толк когда-то знал…

Посмотрел на бутылку, все так же стоящую на подоконнике. Чудо свершилось: на спиртное не тянуло совершенно. А вот капли надо принять… пять капель на рюмочку теплой воды, горечь и гадость редкая, поэтому немедленно запить…

Селиванов обулся — мокасины из мягкой оленьей кожи на кожаной же подошве, — подхватил портфель и тихонько вышел из квартиры, беззвучно прикрыв за собой дверь.

И тогда, сладко потянувшись, проснулась Марго.

Герцогство Кретчтел, Сайя, планета Тирон.

Год 468-й династии Сайя, 46-й день весны, час Собаки

— Товарищ полковник! Ну, товарищ же полковник!..

Да. Сейчас. Жополковник… Потолок.

— Откройте глаза… Вот так.

Воды. Два белых пятна, неровных белых пятна.

— Попейте… вот…

Жидкое, холодное… очень холодное… сладкое…

— Что с ним, Пал Данилыч? Перегрев?

Пал Данилыч… Урванцев, правильно. Док Урванцев. Пятно слева.

— Сердце, какой там перегрев… Он же у нас сердечник, ты и не знал…

— Я знал, я таблетки его при себе таскал, только не думал…

— Не думал… Ладно, обошлось вроде на этот раз, только пусть лежит. Так и скажи — доктор не велел будить. И все.

Пятно справа качнулось и неожиданно стало Дупаком.

— Дупак, — сказал полковник. — Ты…

— Я, Игорь Николаич! Вы живые! Ну, как камень…

Вдохнуть… выдохнуть. Слева все кромешно занемело — от шеи и до края ребер, касаться боязно, а вдруг дыра? Вдох… выдох…

Но ничего не болит. Могло болеть, а не болит. Что не может не радовать.

— Урванцев, — позвал полковник. — Подойди, Урванцев.

Пятно слева стало Урванцевым.

— Слушаю, Игорь Николаевич.

— Как обычно?..

— Ну… где-то да. Кардиограмму же мне не снять, а так… Дольше длилось, колоть шесть раз пришлось.

— Спасибо, брат.

— Да ладно. Мне за это деньги платят. Вы — берегите себя…

При посторонних Урванцев был с ним на «вы» и по имени-отчеству, что сбивало.

— Как оно — беречь-то… сегодня?..

— Это да…

— Где мы?

— Большая ферма сразу за Церковным мостом, не знаю, как называется. Ребята в конюшне, а нам вот — комнату дали.

— Ферма Долитвы, — подсказал Дупак.

— Далеко же ушли… Вечер?

— Ночь начинается. Час Собаки. Товарищ полковник…

— Что, Саша?

— Тут какой-то местный хрен хочет с вами поговорить. В смысле — с самым главным.

— Сказал, что я никакой?

— Сказал. А он — что подождет. По-моему, что-то вроде генерала он у них.

— А как ты сказал? Ты же по-ихнему…

— Шимку-толмача помните? Который при герцоге был, а потом он его за мясо выгнал?

— Помню.

— Мы с ним встретились… ну, сегодня…

— Так. А почему я тебя со всеми не видел?

— Я спрятаться хотел. И получилось… почти. Мы уже в лес выбрались — я, Шимка и еще четверо гардов. И в лесу нас уже того…

— Понятно…

— Игорь Николаевич, не перегружайтесь, — сказал Урванцев. — Если честно, боялся, что не вытащу сегодня. До утра доживем, а там…

— Сейчас, Павлик… Коротко: чего этот генерал хочет?

— Ну… он говорит, что нам теперь надо вместе…

— Не понимаю.

— Типа союза.

— Совсем не понимаю.

— Хотите, я Шимку позову? Он тут, на лестнице ждет…

— Не надо твоего Шимку… Ну-ка, Павлик, давай меня посадим…

— Игорь Николаевич!

— Да ладно тебе… а то сам сяду, а это вреднее…

Он стал садиться — его подхватили с двух сторон, помогли, Дупак подоткнул подушку. Полковник утвердился, повел плечами. Он был в полосатой майке и трусах, оба локтя перевязаны, и под повязками больно: наверное, опять прятались вены. Забавно: немаленький мужик, а вены — как у бабочки…