Магия обреченных - Варвара Клюева Страница 27

Хайна почему-то сразу поняла, что светящаяся фигурка – это раненый мальчик, а дымок – вытекающая из него жизнь. Если немедленно не заткнуть черную дырку, мальчик умрет. Но как ее заткнуть?

Хайна посмотрела на свои руки и с удивлением поняла, что и они светятся – тоже золотистым, но гораздо более ярким светом, чем тело мальчика. Она нагнулась и поднесла руки к дырке над его головой. Струйка серебристого дыма мгновенно пресеклась, но убрать руки девочка побоялась. С минуту она стояла неподвижно, потом, повинуясь неведомо откуда взявшемуся инстинкту, начала водить ладонями вдоль головы и шеи раненого. Сделав дюжину с лишним движений, на миг отняла руки и убедилась, что брешь и впрямь зарастает.

– Ты… Ты… Как ты это сделала?

Хайна тряхнула головой и обнаружила, что стоит, нагнувшись и вытянув руки над головой маленького оборвыша; справа от нее – забор, а слева сидит на корточках девочка, которая испуганно заглядывает ей в глаза.

– Ты что, правда ведьма?

Хайна отвела ладони и увидела худую, не очень чистую шею с подсыхающей кровавой дорожкой, берущей начало из ниоткуда. От скверной раны на мальчишеском затылке не осталось и следа.

Во рту у Хайны внезапно стало очень-очень сухо, сердце забилось как сумасшедшее. Она выпрямилась, не зная, как выразить переполнившее ее ликование. Получилось! У нее получилось!

– Да! – гордо подтвердила она и бросила на перепуганную девчонку победный взгляд. – Я ведьма. – В эту минуту мальчик пошевелился, приподнялся на руках и сел. – А вы кто такие? Воры? Почему вас гоняют по улицам и забрасывают камнями?

– Мы не воры, – мрачно ответил мальчик, потирая шею. – Мы проклятые.

– Ох, Вачек, ты жив! Как же я испугалась! – запричитала девчонка. – Голова болит, да?

– Нет, чешется. Да не реви ты, Зельда! Все же в порядке. Подумаешь, синяк будет.

– Что значит – проклятые? – спросила Хайна.

– Синяк?! Да у тебя только что в голове дыра была! – Зельда подняла камень, показывая припорошенное пылью кровавое пятно. – Тебе вот этим башку пробили. Видишь кровь? Вон и на вороте осталась, потрогай.

– Ты не знаешь, что значит проклятые? – Мальчик вытаращился на Хайну, как на диво. – Откуда ты взялась? Зельда, отстань со своими глупостями! Нет у меня никакой дыры, мне даже ни чуточки не больно.

– Сам ты глупость! Эта девочка – ведьма. Она только что заделала в твой башке дыру величиной с орех. Ты был совсем мертвый, когда она за тебя взялась!

Глаза мальчишки расширились – скорее от любопытства, чем от страха.

– Иди ты! Правда, что ль? И чего – теперь на нее тоже упадет проклятие?

– Не знаю. – Девочка виновато посмотрела на Хайну и спросила с надеждой. – Может быть, ведьмы умеют защищаться от проклятий?

– Ведьмы умеют все! – хвастливо заявила Хайна. – Но вы так и не объяснили мне, что значит проклятые. Кто вас проклял? И почему?

– Этого никто не знает. – Зельда скорбно вздохнула. – Бывает так, что на самую обычную семью вдруг начинают валиться несчастья – одно за другим…

– И такую семью называют проклятой?

– Нет. Не сразу. Несчастья часто ходят гуртом, это все знают. Проклятые отличаются от обычных людей тем, что у них несчастья заразные. Приходит к ним в дом соседка соли одолжить, а на обратном пути ее зашибает понесшая лошадь. Другая соседка заходит пирогом угостить, а на следующий день на ее гусарок нападает мор. Купец, что берет у них товар на продажу, разоряется. Рыночная торговка, что продала им масло, выкидывает ребенка.

– Значит, сопляк, который швырнул в Вачека камень, теперь переломает себе ноги? – мечтательно предположила Хайна. – Вот здорово!

– Ничего ему не будет, – буркнул Вачек. – Нас уже столько раз колотили, и я что-то не слыхал, чтобы кому-нибудь от этого плохо сделалось.

– Неправильное какое-то проклятие! – возмутилась Хайна. – Стало быть, если проклятого пирогом угостишь, то на тебя беда свалится, а если камнем швырнешь, то ничего тебе не будет? Я бы все наоборот устроила. А почему вас, кстати, колотят? Неужели только из-за того, что вы проклятые?

– Не… – Вачек опустил глаза. – Не только. Потому что скрываем это…

– А что нам еще делать?! – взвилась Зельда, воинственно глядя на Хайну, словно та ее в чем-то обвинила. – С голоду подыхать? У отца горшки никто не покупает, брат в тюрьме сидит, мать удар хватил, Мальва тоже две луны хворает, с лежанки не встает… Одни мы с Вачеком кормильцами остались. Но разве кто подаст милостыню проклятым? Вот мы и скрываем… Уходим подальше от дома, где нас никто не знает. Только таких мест все меньше и меньше. Вот и сюда уже слух дошел…

– Слушай! – закричал Вачек с видом человека, которого осенило. – Если ты ведьма, так, может, снимешь с нас проклятие? Не за так, не думай! Если проклятие снимется, у отца снова горшки начнут покупать, гроши появятся, и мы тебя отблагодарим.

Хайна смутилась.

– Да я… По правде сказать, я еще не совсем ведьма. Только недавно начало получаться. Вот, кабы бабушка… Вот что, пошли к нам домой! Уж бабушка-то наверняка знает, как эти проклятия снимать.

– А она не рассердится? Не отлупит тебя за то, что нас привела?

– Моя бабушка?! – изумилась Хайна. – Да она в жизни никого не отлупила. И никому в помощи не отказала.

– Ба! Миленькая! Родненькая! Я ведунья! У меня получилось!

Лана сняла с гвоздя полотенце и начала вытирать руки – медленно, тщательно, словно стирала с них невидимую липкую субстанцию.

– Что получилось, детка? – спросила она, странно, будто через силу, улыбаясь.

– Целить! То есть… исцелять, вот! Ой, я догадалась! Исцелять – значит делать целым, да? Теперь я знаю, почему это так называется! Из-за света, в который человек обернут! Когда человек хворает, его обертка становится дырявой, да? А ведунья снова делает ее целой, и хворь исчезает, ведь так? Ба, ну чего ты такая… как неживая? У меня есть Дар, слышишь?! Ты ведь рада, правда?

Лана видела признаки недоумения, обиды и растерянности, которые начинали проступать вместо ликования на счастливом личике Хайны, она понимала, что должна как-то откликнуться на восторг внучки, изумиться, обрадоваться, обнять ее, расцеловать… Но водоворот охвативших ведунью чувств был слишком силен и стремителен для старого сердца. Рванувшись из груди, оно остановилось где-то у горла, сжалось и поползло вниз, болезненно пропуская удары. В глазах заплясали разноцветные пятна, ноги подогнулись, руки слабо дернулись в поисках опоры…

– Бабушка! – истошно закричала Хайна, успев подхватить оседающее на пол тело. – Что с тобой?! Где болит?

Говорить Лана не могла – во рту пересохло, и язык, ставший вдруг тяжелым и неповоротливым, никак не мог отлепиться от нёба. Она покачала головой, пытаясь показать, что волноваться не о чем, но внучка, очевидно, ее не поняла или поняла неправильно, потому что в глазах у девочки стоял отчаянный испуг. А потом отчаянье и испуг вдруг исчезли, взгляд у Хайны стал невидящим, и Лана подумала, что бредит: родные, до черточки знакомые прозрачные глаза наполнились чернотой и превратились в два уводящих в бесконечность туннеля. Сопротивляясь этой затягивающей бесконечности, ведунья отвела взгляд от лица внучки и только тут заметила, что та делает непонятные пассы: водит туда-сюда по воздуху сложенными вместе ладонями где-то на пядь от груди Ланы. Самое удивительное, что с каждым движением рук Хайны, ведунье становилось все легче и легче. С каждым «поглаживанием» лучше ощущалось тело, выравнивалось дыхание, возвращались силы. Прошло минуты две, и Лана поняла, что приступ миновал, и миновал бесследно.