Некроманты, алхимики и все остальные - Яна Алексеева Страница 27

Рядом, на лежанке дремал мужчина, утомленно свесив одну руку вниз. Пальцы другой комкали тонкую ткань, прикрывающую постель. Забинтованная грудь мерно вздымалась, по лицу блуждали тени мыслей.

— Ну? — шепотом спросила Нирина.

Мальчишка, послушно выполнявший монотонную работу по смешиванию, разбавлению и перетиранию, поднял голову:

— Почти готово. Только зачем вам это, шаери?

— А я не сказала? Это будет традиционное угощение, которое полагается всему каравану на границе Индолы. Там заканчивается общий путь.

Сама Нирина присела на корточки рядом, приняла миску. Прикрыв глаза, принюхалась, разбирая сложный букет ароматов. Макнула кончики пальцев в жижу, лизнула. Скривилась, когда по языку разлился непередаваемый сладкий вяжущий вкус. Челюсти свело так, что зубов не разомкнуть. С трудом сглотнув ком, вставший поперек горла, кивнула:

— Отлично. Иди, поводья подержи.

Мальчишка выскользнул наружу, кривя губы в злой усмешке. Он знал, для кого готовится угощение и сдержаться не мог. Эмоциональный. Нирина осуждающе покачала головой. И, щелкнув кремнем, разожгла свечу. В неверном подрагивающем свете слегка захламленные внутренности фургона стали походить на таинственную пещеру. Опущенный тонкой рукой полог, прикрывающий спящего от света, только усугубил ощущение того, что здесь и сейчас будет твориться таинство.

Поставив миску на пол, караванщица достала из кармашка, вшитого в юбку, белесые листочки, сорванные во время остановки. Брызнула на них воды из фляжки. Растерла между пальцами, дождалась, когда ее окутал горький аромат, и ссыпала мягкие комочки в жидкость. Размешала деревянной лопаточкой, наблюдая, как меняется цвет. С темного на чуть более светлый. Слила все в крепкую глиняную бутыль и закупорила дырчатой пробкой. Собрала все мешочки, утянув плетеными веревочками, к флаконам притерла крышки и аккуратно сложила все в ящик. Тот спрятала в один из сундуков. Отдернула занавесь, доставая из продуктового ларя лепешки, и выбралась из душного подрагивающего нутра.

Жильвэ управлялся с поводьями уже совсем уверенно. Присвистывая, он натягивал то правое, то левое, на запястьях под бледной кожей проступали жилки. Лошадки слушались, уверенно следуя изгибающейся дорогой. Впрочем, даже не направляй их бывший принц, фургон с пути бы не сбился. Животные просто приучены ходить строем.

Разделенная на двоих лепешка оказалась не так уж плоха. Да и мальчишка… тоже. Он, чуть расслабившись и сыто улыбаясь, привалился к плечу Нирины, и задремал. Она же продолжила зорко озирать окрестности. Только тяжести в ее взгляде сильно убавилось, а появилась насмешка. Над собой. Ведь очень смешно ощущать себя ястребом, охраняющим собственное гнездо и детенышей, особенно если раньше даже и мыслей таких не возникало. Хороши детеныши! Особенно тот, старший…

Разбирать собственные чувства было непривычно, и караванщица бросила это занятие, посвятив себя созерцанию дороги.

На следующий день неладное первыми заметили стражи. Один из всадников, круживших вокруг вставших на полуденную стоянку фургонов, резко остановившись, спешился. Второй, оторвавшись от наблюдения за ближними хижинами, прячущимися под развесистыми кронами деревьев с толстыми стволами, покрытыми бахромчатой корой, перевел взгляд на горизонт.

Миг спустя поросшие серебристой травой пески огласили сперва тихие, но с каждым мигом становящиеся все более пронзительными истеричные вопли сторожевых шакалов.

Нирина оторвалась от поилки, в которую осторожно доливала болтушку для своих лошадей. Взвилась вверх, отбрасывая ведро, и напряженно уставилась в сторону поселка. Остатки воды неслышно впитались в утоптанную землю. А караванщица пересчитала выстроившихся в ряд стражей, суетящихся у хижин людей, и перевела взгляд подальше.

Режущую глаз голубизну неба затянула жемчужно-серая дымка, медленно поднимающаяся к слепящему диску солнца. И на миг женщина будто оглохла. Растаяли в тишине гортанные крики местных жителей, вой шакалов, тревожные переговоры возниц, длинный, протяжный звук дорожного рога.

— Запрягай, — очень спокойно сказала она неслышно возникшему рядом аланийцу. — Быстро. А тревожная мелодия выводила — пожар!

Вокруг поселка жители спешно возводили песчаный вал, один из закутанных в многослойное цветное одеяние мужчин подошел к дамбе, перегораживающей резервуар с водой для полей. Напрягшись, он поднял плетеную заслонку и шумный поток, пенясь, устремился по каналу, разделяющему перекопанные гряды. Еще двое, добежав до Релата, подскочили к колодезному вороту и по его кивку сменили ребят, усиленно качавших воду в каменные желоба, женщины уже бежали от хижин, таща ведерные тыквы.

Нирина вскочила в фургон уже на ходу, даже не накинув палетты, с другой стороны на сиденье взобрался аланиец. Перехватив поводья у перепуганного мальчишки, женщина подхлестнула нервно прядущих ушами лошадей. Те резко прибавили ходу, встраиваясь в выворачивающую на дорогу цепь повозок.

— Широкий пал! — посмотрев налево и оценив скорость, с которой дымка затягивала горизонт, зло выплюнула Нирина.

— Что?

— Кто-то поджег степь, и огонь идет поперек нашей дороги.

Под колесами стремительно убегала земля. Фургон вздрагивал, стонал и подпрыгивал на мелких ухабах, но хода не замедлял. Тяжеловесные лошади резво перебирали ногами, чувствуя надвигающийся ужас, и только твердые руки возниц не давали им свернуть с дороги, стремясь убежать от огня. Впрочем, доверие к хозяину тоже важно. Только во взаимодействии сейчас было спасение.

Мимо все убыстряющейся цепочки пронесся один их охранников, поравнялся с головным фургоном, что-то крикнул.

А Нирина задумалась на миг, все ли колеса и ноги выдержат такой забег. И будет ли он удачен? Клубы пыли закрыли горизонт, видна была только дорога да ряд задников, быстро обретающих одинаково серый цвет. Поворот. На миг показался горизонт. Над ухом раздался голос мастера Слова:

— Мы успеем уйти? — Рилисэ-старший.

— Нет, — быстро, не оборачиваясь, не отвлекаясь от поводьев и счета хриплых вдохов, от которых быстро и резко ходят туда-сюда бока коней, следя за охранниками, скачущими опасно рядом ради страховки. Подхватить, если не выдержит дерево. Спасти хотя бы людей.

— Тогда почему не остались там, на стоянке?

— Мало места, открытое пространство, — вылетающие из-под копыт песчаные брызги секли кожу сквозь тонкую ткань туники.

— И на что надежда?

— Веду караван не я.

Она закашлялась от пыли, скребущей горло. И благодарно кивнула, когда лицо прикрыл платок, а на плечи лег плащ. Тонкие детские руки на миг сжали плечи, выдавая испуг, и исчезли.

Караванщица стиснула зубы. Некогда бояться. Но подступал суеверный первобытный ужас перед непоколебимой стихией. Еще поворот.

И тут фургоны накрыл горький дым. Не на много горячее воздуха, он просочился в грудь, заставляя судорожно скорчиться, пережидая резкую боль от горячего пепла, обдирающего внутренности. Повозки еще раз повернули, следуя за всадниками, перевалили через песчаный гребень, чуть притормозили, когда лошади, едва не садясь на крупы, съехали вниз, поднимая вдобавок к дымной завесе, тучи песка.