Зазеркальные близнецы - Андрей Ерпылев Страница 27

Модест Петрович снова оживился:

— Насколько я могу судить, героин здесь производился отменнейший! Осмелюсь высказать предположение, что этот продукт наиболее чистый из всего произведенного на территории Российской Империи, не исключая промышленного призводства. Боюсь сглазить, но качество — высочайшее! Конечно, нужно будет проделать соответствующие анализы… Но вчерне могу утверждать безапелляционно!

Интересно. Если сопоставить все эти данные с количеством изъятого здесь зелья, то получится… Ничего себе лаборатория! Похоже, господин штаб-ротмистр, скоро вы будете лишены приставки “штаб”, весьма скоро!

— А сырье?

“Профессор” прошелся перед Бекбулатовым, заложив руки за спину, как университетский преподаватель перед внимательной аудиторией. Да он, собственно, и был университетским преподавателем — приват-доцентом Челябинского политехнического университета, основанного высочайшим повелением в 1942 году.

— А вот сырья, батенька, по всем моим прикидкам маловато-с. Скромненький, я вам доложу, запас. Особенно для лаборатории такого размаха. Да сами посмотрите…

Он подвел Владимира к стеклянному лотку, в котором лежало несколько лоснящихся, отвратительных на вид красно-бурых комьев опиума-сырца примерно фунтика по два каждый. Где-то восемь-девять фунтов, не больше…

— Восемь фунтов, шесть золотников и три с половиной доли, — подтвердил Высоковский догадку штаб-ротмистра.

— Негусто. А происхождение?

Модест Петрович неопределенно пожал плечами:

— Анализы, конечно, покажут точнее, господин штаб-ротмистр. Но уже сейчас возьму на себя смелость утверждать, что опиум южного происхождения, то есть произведенный либо в Туркестане, либо еще южнее: Афганистан, Индия… Да, и еще вот это…

Эксперт засуетился и, покопавшись, извлек откуда-то прозрачный пакетик, в котором додержался неровно оторванный клочок бурой бумаги с типографским шрифтом.

— Что это?

— Данный обрывок предположительно фрагмент газеты, в которую первоначально был завернут опиум, обнаружен на одном из брусков. Прилип-с.

Владимир с интересом повертел в руках пакетик. На поверхности бумаги отчетливо можно было различить: “… НИНСКОЕ ЗНАМЯ. Газета Хоревского районного комитета КПСС, Хоревского районного Совета народных депутатов. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Газета издается с 16 августа 1931 г. Вторник, 10 февраля 2002, № 29 (9284). Цена 3 коп.”, а под всем этим — заголовок: “Дневник съезда”. На обороте — фрагмент какой-то мутной фотографии и, видимо, продолжение статьи: “…что большая часть покидает родное хозяйство из-за жилищной неустроенности, негативного отношения к ней во всех вопросах — начина…”

Бекбулатов с недоумением посмотрел на эксперта:

— Что это? Что за “нинское знамя”? Какие такие комитеты КПСС и Советы народных депутатов? Почему вдруг районные?

— Ничего не могу сказать, сударь, это не по моей части. Скажу только, что вся эта лексика навевает мысли об анархистах, социал-революционерах… Одним словом — какая-то нелегальщина.

— Но 16 августа 1931 года!

— Пардон, Владимир Довлатович, повторяю, это не по моей части.

— Значит, все-таки политика, а?

Пора было подводить итоги: секта “Сыны Ашура”, вернее ее уральское отделение, разгромлена, как сообщил по напоминальнику Бежецкий, по всей Империи шли аресты и обыски в остальных отделениях, руководители давали показания, был перекрыт крупнейший канал поступления наркотиков в Россию и транзита их в Европу (через Польшу и Финляндию). За все это участникам операции светили награды и новые звезды на погоны. Но при всех успехах, несмотря на исчерпывающие признания покойного Расхвалова, оперативники так и не выяснили одного и самого главного — источника поступления наркотического сырья в Хоре век. Повторный, более детальный обыск в логове секты и в доме “пастыря”, расположенном в предместье, принес еще немного опиума-сырца и готового героина. Было арестовано еще несколько человек, жандармы, воодушевленные успехом, рьяно “рыли землю”, но… Несмотря на допросы с пристрастием, санкцию на которые скрепя сердце выдал Боровых, канал доставки остался тайной. Промучившись несколько дней, перерыв полгорода и даже пойдя на самую крайнюю меру: допрос основных фигурантов с применением “сыворотки правды” — чудодейственного препарата франкитала, способного развязать язык любому, вплоть до немых от рождения, — Бекбулатов не продвинулся вперед ни на шаг. Только один “ашуровец” из молодняка проговорился, что свежий “товар” не поступал с марта месяца. Срок опять примерно совпадал с пропажей злополучного оперативника, но ничего больше выяснить не удалось. Одним словом, канал был перекрыт, но он, опять же по словам Бежецкого, с которым Бекбулатов связывался не раз, оказался обрывком цепи, а ее начало вместе с загадочным Колуном и ротмистром Чебриковым мистическим образом кануло в Лету…

Бекбулатов возвращался в Екатеринбург в подавленном состоянии. Надежды потрясти одного из главных фигурантов по делу “хоревского героина” Цыплевича Матвея Иосифовича, известного в определенных кругах под кличкой Химик, провалились в тартарары. Старый наркоман был найден задушенным в камере-одиночке Челябинского централа на следующее утро после этапирования туда всей гоп-компании. Видимо, у неустановленных лиц, весьма заинтересованных в его молчании, оказались очень длинные руки, которым были нипочем высокие стены и крепкие решетки.

На смену тяжкому непрерывному труду и недосыпу последней недели пришло расслабление, сходное по симптомам с похмельем после недельного запоя, отягощенного разного рода развлечениями. Славная езда на отличном автомобиле и превосходная трасса уже совсем не радовали. Больше всего сейчас хотелось побыстрее добраться до аэропорта, сесть в уютное самолетное кресло, ни о чем более не думать до самого Санкт-Петербурга, а там, поплакавшись в жилетку все понимающему другу, схватиться за дело снова и грызть, грызть его, не жалея зубов…

Когда впереди замаячил знакомый пикет, штаб-ротмистр только ругнулся про себя, сбавляя скорость. За заботами он так и не успел спросить о причинах такой непонятной строгости в центре Империи, присущей более неспокойным азиатским и американским окраинам.

Несмотря на то что, судя по всему, здесь его отлично помнили, процедура повторилась один к одному. За исключением одного маленького “но”…

Когда прапорщик, козырнув, возвращал документы, штаб-ротмистр, поддавшись непонятному раздражению, выхватил их из рук инспектора, а тот почему-то придержал… Одним словом, бумажки эффектным фейерверком взвились в воздух. Чертыхнувшись, Владимир нагнулся за ними, а один из солдат, неуклюжая деревенщина, кинулся ему помогать, естественно из самых лучших побуждений, и, вот орясина, въехал головой в каске прямо в покалеченный бок.

Владимиру показалось, что в многострадальные ребра, и без того ноющие, врезалась кумулятивная граната. Перед глазами запрыгали веселые зайчики, он еще успел, стыдясь подступающего, как у нежной курсистки, обморока, виновато улыбнуться окружающим и полетел в глубокий омут забытья…