Некромагия - Илья Новак Страница 27

— Вот откуда он взялся, — отчеканил Геб, пропуская пряди шелковистых белых волос между пальцами. — Этим вечером я отрубил ее.

Альба упала в обморок, старшая дочка тоже, две другие вместе со служанками захлопотали над ними. Велитако Роэл, насупив брови, грозно посмотрел на Геба, пряча ухмылку, величаво развернулся и, ни слова не говоря, вышел.

Той ночью Трилист дома не ночевал, выспался на втором этаже караульной, а утром совершил несколько визитов.

В богатых домах Форы не так давно стала популярной завезенная с востока игра под названием «чарик». Она существовала в двух вариантах — для четырех игроков, когда доска делилась на серебристые, желтые, зеленые и синие ромбы, и для двоих, когда ромбы имели золотой и серебряный цвета. Соответственно использовались четыре или два комплекта фигур.

В квартете играть можно было за мертвое, живое, теплое или холодное воинство, в паре — только за живое и мертвое. В каждом насчитывалось двенадцать фигур. При игре за живых первый ряд выставлялся из шести одинаковых фигурок-стражников, вторым рядом, по возрастанию их силы на игральной доске, стояли сержант, капитан, лекарь, алхимик, консул и, наконец, чар. При игре за мертвых первыми шли шесть скелетов, дальше — зомби, оборотень, дух, ведьма, лич и некромаг.

Трилисту нравилось играть за живых, и не из каких-то отстраненных соображений, а просто потому, что там была фигурка под названием «капитан». Если игроку путем совершения нескольких сложных ходов удавалось составить из четырех стражников определенную комбинацию, он мог заменить их двумя сержантами или одним капитаном. Целью игры было убить главную фигуру противника, чара или некромага. «Главную» — еще не означало самую сильную. Наоборот, эти фигуры слабее даже стражников. Впрочем, чара можно было провести по диагонали от своего угла в противоположный, и тогда он на целых три хода приобретал силу, позволяющую ему убить любую фигуру противника. Проделать подобный трюк под названием «ход чаром» считалось высшим мастерством, удавался он крайне редко. Эти слова, «ход чаром», вскоре стали в столице расхожим выражением, означающим проявление хитрости, дальновидности, изворотливости и рассчитанной смелости.

На следующее утро после скандала Трилист Геб сделал ход чаром. Он появился к обеду, имея с собой некий замотанный в холстину предмет. Супруга встретила его во всеоружии — то есть уже без истерики, но с поджатыми губами, что означало начало тихого, партизанского варианта боевых действий. Геб с ходу попросил жену пройти в спальню. Альба, слегка удивившись, последовала за Трилистом, по дороге решив, что муж хочет замять дело в супружеской постели, и, собравшись покапризничать как можно дольше. Войдя в спальню, Трилист прикрыл дверь и сказал:

— Дорогая жена, вчерашняя ссора исчерпана. Чтобы ознаменовать ее завершение, я решил преподнести тебе ценный — по-настоящему ценный, дорогая, — подарок. Отныне он будет стоять в нашей спальне.

С этими словами он извлек из холстины пузатую банку. Там в мутной жидкости находилась голова Одноглазой Джаконды, длинные, аккуратно расчесанные волосы ее струились вдоль бледных щек. Банку Трилисту дал стеклодув из пирамиды, сохраняющий раствор сделал Архивариус, хорошо знакомый с алхимией.

— Это чтобы ты всегда помнила о моей службе и не думала, что я хожу по девкам, — откровенно заключил Трилист и водрузил банку на сундук у окна.

Дорогая жена, попятившись, уселась на кровать. Геб кивнул ей и покинул спальню.

Выкидывать подарок было бы проявлением слабости и невежливости. Несколько дней он так и стоял на сундуке, потом, якобы на время уборки, перекочевал в сундук, а потом отправился в дальнюю кладовую. Геб на это внимания не обратил: дело было сделано, Альба больше не докучала ему скандалами, ведь существовала возможность того, что он вспомнит про подарок и вновь поставит его на видное место в спальне. Кроме того, как-то за завтраком капитан совершенно серьезно рассказал, что преступников стало больше, казнят их чаще, и спросил жену, не хочет ли она устроить на дому небольшую галерею, — ведь коллекционируют же богатые бездельники оружие, лошадей, любовниц, редкие монеты, шпоры и другое, так почему бы семье капитана полицейской стражи не собирать головы казненных преступников. Мир в доме восстановился окончательно, во всяком случае, в те редкие часы, которые Трилист проводил у семейного очага, было тихо. То, что длинный белый волос с куртки капитана принадлежал внучке аркмастера оружейников малышке Ларе, так и осталось тайной.

С наступлением темноты улицы быстро пустели. В этом районе часто ходили стражники, ночные караульщики, попарно охраняющие покой зажиточных горожан. Геб постучал массивным кольцом, висящим над решеткой в двери одного из домов, и принялся ждать. Он знал, что ждать предстоит долго: у хозяина хороший слух и он наверняка услышал, что кто-то пожаловал, но ходить быстро старик давно не способен. Когда заслонка позади решетки открылась, капитан приблизил к проему лицо, позволяя разглядеть себя. Раздалось покашливание, стук засовов и лязг, Архивариус, облаченный в длинный теплый халат, отступил, пропуская Трилиста в дом. Ожидая, пока старик запрет дверь, Геб стоял, разглядывая ярко освещенный масляными лампами коридор.

— У вас всегда очень светло... — заметил он.

— Тени подступают ко мне, — откликнулся Архивариус, беря капитана под локоть. — Свет — единственное, что не позволяет им окутать меня и забрать к себе.

— К себе? Куда это к себе?

Они двинулись по коридору, капитан приноровил шаг к коротким шажкам старика.

Пожевав губами, Архивариус произнес:

— Я ожидал вас несколько раньше.

— Прошу прощения. Дел, как обычно, больше, чем хотелось бы. Но ведь я знаю, вы мало спите...

— Почти не сплю, — поправил хозяин.

— Я тоже. Не хватает времени.

Коридор заканчивался лестницей с широкими ступенями. Но Архивариус повел Геба не на второй этаж, а к неприметной двери под лестницей.

— Вы бы наняли слугу, — произнес капитан, рассматривая помещение. Под стеной располагался верстак с поддоном, необходимым, чтобы не пропала ни одна крошка драгоценных материалов. На верстаке стояла небольшая наковальня, деревянные тисочки, лежала волочильная доска, весы, кисточки и набор кернеров. Оба покойных брата хозяина были ювелирами, сам старик тоже разбирался в этом деле... впрочем, как и во многом другом.

Стол посреди комнаты украшала покрытая золотыми и серебряными ромбами доска, живое и мертвое воинства уже щетинились пиками и мечами. Личики фигур имели крошечные, словно нарисованные осиным жалом, черты — злобные, отважные, равнодушные или безразличные до слабоумия. Слева от доски горела лампа, справа стояли две чашки и кувшин.

Старик сказал:

— Зачем мне слуга? Я не очень-то люблю людей. Повар и служанка приходят по утрам, мне хватает.

— А воры?

— У меня очень скрипучие ступени. Я услышу любого вора. К тому же сегодня моя последняя ночь в этом доме.