Пластилин колец - Дуглас Кенни Страница 27

Три дня Артопед, Ловелас и Гимлер гнались за бандой урков, останавливаясь лишь затем, чтобы поесть, попить, поспать, сыграть несколько партий в пинокль и немного погулять, любуясь окрестными видами. Скиталец, эльф и гном неутомимо шли по следам похитителей Мопси и Пепси, порой они покрывали за один переход не менее трех сотен ярдов, прежде чем рухнуть наземь в полной апатии. Много раз Топтун сбивался со следа, что было довольно трудно, поскольку урки имеют обыкновение любовно собирать свои экскременты и складывать из них там, где они проходят, большие ароматные кучи. Кучам этим они старательно придают скульптурные, но пугающие формы – в качестве безмолвного предостережения всякому, кто помышляет бросить вызов ихмощи.

Но урковы кучи встречались все реже, свидетельствуя, что урки либо ускоряют шаг, либо испытывают недостаток в грубых кормах. Во всяком случае, след истоньшался, и рослому Скитальцу требовалось все его искусство, чтобы не упустить едва уловимых знаков, оставляемых спешащей бандой: изодранного полуботинка с отверстиями для вентиляции, колоды крапленых карт, а чуть погодя двух урков – тоже с отверстиями и тоже для вентиляции.

Земля становилась все более безрадостной и плоской, теперь вокруг виднелись лишь карликовые кустарники и чахлые сорняки. Время от времени преследователям попадалась заброшенная деревня, совершенно пустая, если не считать одной-двух бродячих собак, которыми путники пополняли свои припасы. Медленно спускались они на унылую Равнину Реготана, место жаркое, засушливое и безотрадное. Слева от них смутно рисовались в небе вершины Мучнистых гор, справа в дальней дали лежал медлительный Эманац, на юге располагались баснословные земли Реготунов – овчаров, прославленных мастерством, какое являют они в схватке с боевым мериносом.

В стародавнее время повелители баранов враждовали с Сыроедом и отважно сражались против него при Брильонтире и Ипсвиче. Ныне же поползли слухи о бандах изменников, которые, вторгаясь верхом на баранах в северные пределы Роздора, грабили, насиловали, сжигали селения, убивали и насиловали.

Топтун вдруг остановился и испустил глубокий выдох уныния и скуки. Урки уходили от них все дальше и дальше. Осторожно развернул он квадратик, оставшийся от волшебного сдобного хлебца эльфов, и разломил его на четыре равные доли.

– Съесть все до крошки, ибо это последнее, что у нас есть, – произнес он, зажимая в кулаке четвертый кусочек, чтобы сгрызть его позже, когда никто не будет смотреть.

Ловелас и Гимлер жевали сосредоточенно и безмолвно. Всюду вокруг ощущали они злодейское присутствие Сарафана, злого Мага из Кирзаграда. Его зловещие чары тяжко сгущались в самом воздухе, а тайные силы его препятствовали дальнейшим поискам наших друзей. Силы, имевшие много обличий, но ныне обернувшиеся поносом.

Гимлер, который питал к Ловеласу чувства еще менее теплые, нежели в Дольне, – если такое возможно, – подавился булкой.

– Будь прокляты эльфы с их гнилою жратвой, – пробормотал он.

– И гномы, – парировал Ловелас, – с их неразвитым вкусом.

В двадцатый раз эти двое обнажили оружие, горя желаньем отведать вражеской требухи, но Топтун вмешался, предотвращая смертоубийство. Он все равно уже доел свою порцию.

– Воздержитесь и смиритесь, остановитесь, угомонитесь, вложите в ножны мечи ваши, воздержитесь от ссоры вашей и остановите руки ваши, – рек он, воздевая бахромчатую рукавицу.

– Отзынь, приставучий! – проревел гном. – Щас я из этого фертика запеканку сделаю!

Однако Скиталец вытащил умиротворяющего вида нож, и драка закончилась так же быстро, как началась, ибо даже гномов и эльфов не прельщает перспектива получить перо в спину. Затем, едва лишь бойцы вложили клинки в ножны, Топтун снова возвысил свой голос.

– Воззрите! – воскликнул он, указывая на юг. – Всадники! Много! И скачут, как ветер!

– Лучше бы им скакать против ветра, – произнес, зажимая нос, Ловелас.

– Ноздри эльфов чувствительны, – сказал Топтун.

– И пятки их сверкают, как легкое пламя, – чуть слышно проворчал Гимлер.

Все трое, сощурясь, вглядывались в облако пыли на далеком горизонте. В том, что это были бараньи пастыри, не оставалось сомнений, ибо ветер служил им герольдом.

– Ты полагаешь, они дружелюбны? – спросил, трепеща, словно лист, Ловелас.

– Этого я сказать не могу, – ответил Топтун. – Если они дружелюбны, нам тревожиться не о чем, если ж они враждебны, мы спасемся от их ярости посредством военного искусства.

– Это как же? – спросил Гимлер, уже оглядевший плоскую равнину и не нашедший, куда спрятаться. – Биться будем или деру дадим?

– Ни то, ни другое, – ответил Скиталец, грузно плюхаясь наземь. – Мы прикинемся мертвыми.

Ловелас и Гимлер обменялись взглядами и покачали головами. Немного существовало на свете предметов, по которым мнения их совпадали, но Топтун был, безусловно, одним из них.