Реставратор - Сайфулла Мамаев Страница 27

– А в туалете смотрели? – поинтересовался Вареник. – Он там мог спрятаться.

– Вован, ты где этого… нашел? – раздраженно спросил Кот. – Слышь, Вареник, ты…

– И что, не нашли? – Бригадир, предвидя очередной конфликт, предостерегающе поднял руку. – В подсобках, в кабинете директора…

– Везде смотрели – как сквозь землю провалился! – Константин покаянно развел руками. – Не поверишь, спать не могу, все никак не пойму: как ему это удалось? Бля буду, сам заплатил бы, чтобы узнать.

* * *

Соколов проводил последнего из своих учеников с тяжелым сердцем. Он никак не мог отойти после разговора с Инной Порывайко. Андрей Георгиевич не то чтобы жалел о своей несдержанности, нет, он поступил так, как подсказывала ему интуиция, сжечь эти мерзкие картинки да остеречь неразумную, пышущую неудовлетворенной страстью женщину было необходимо… Разве что говорить надо было помягче, не так резко… Но что поделаешь, таков уж характер у Наставника.

Сталкиваясь с человеческой глупостью, Соколов бывал очень несдержан, из-за чего лишился не одного влиятельного покровителя. Друзья часто говорили ему, что нельзя быть таким прямолинейным, надо быть терпимее к чужим слабостям, но все напрасно. Андрей Георгиевич с ними соглашался, более того, он и сам клял себя последними словами, но поделать с собой ничего не мог – темперамент оказывался сильнее. Он просто не мог понять, как это люди не видят того, что для него очевидно.

Взять хотя бы сегодняшний случай. Этот неизвестный ему художник… маньяк, как говорит эта озабоченная дура. Кровь в бабе кипит, вот и не замечает элементарного. Мальчишка никакой не маньяк, он талант, он гений! Его беречь нужно, его бы от всех бед в монастырь увести. Да подальше от соблазнов, подальше от зла людского. Затравят парня, как затравили до него многих других. В старину, судя по тем обрывочным знаниям, что удалось получить Соколову, таких, как Чернов, звали Реставраторами. Почему, Андрей Георгиевич не знал. То ли оттого, что они могли власть царям возвращать, то ли потому, что любую вещь могли восстановить, заставить служить людям… А может, еще какой-то смысл в это слово вкладывался. Во всяком случае, от работ, которые молва приписывала Реставраторам, не тем, что нынче ремонтом занимаются, а настоящим, от которых и само слово это взялось, веяло такой понятной Соколову силой, что в нынешних работах он не находил и доли ее. Разная это была сила. У кого злая, у кого добрая… А вот у нынешнего она пока еще неопределенная. Могучая, неудержимая… но неопределенная, не поймешь, добро, свет несет или тьму. Формально, конечно, зло – вон чудища какие. А если заглянуть вглубь… Нет, не хватает знаний. Не хватает понимания, нужно с парнем поговорить, посмотреть, что за человек. Если он писал то, что видел, это одно, а если то, что в душе лежит… Тогда страшные времена, прости Господи, предстоят. Тогда только сам Реставратор спасти Землю сможет, а без него…

Андрей Георгиевич зажмурился. Откуда в нем самом эти знания? Как он все это чувствует? Правду сказать, он и сам этого не знал. Вот как открылось зрение, как стал он информацию в объеме видеть, а не ту плоскую картинку, что глаза передают, так и знание пришло. Причем оно не открывалось Наставнику как в книжке, страничка за страничкой, а словно всплывало из глубин его памяти. Потребовалось – и всплыло. Ане потребовалось бы, так и не знал бы он о таком человеке, Олеге Чернове.

Но что же все-таки с ним делать? Как помочь? Как уберечь от неверного поступка? С его талантом можно такое наворотить, такие беды принести. Вот хотя бы картинки эти… Андрея Георгиевича даже передернуло – вспомнилось, какой зловещей силой веяло от листов, что принесла Инна. Нет, если он хочет вернуть себе Душевный покой, если не собирается всю ночь метаться по своей квартире на Юго-Западе Москвы, нужно действовать.

Андрей Георгиевич позвонил другу, профессору Баграмову. Василий Сергеевич был известным историком, специалистом в области религиозных культов. Увлекающаяся натура и коллекционер, он собирал и бережно хранил предметы, использовавшиеся при отправлении религиозных обрядов, включая самые редкие и экзотические. Соколов был убежден, что профессор именно тот человек, кто может понять сущность происходящего. Он еще не до конца решил для себя, правильно ли поступает, вовлекая старинного друга в эту историю, а пальцы уже сами набрали знакомый номер. Что ж, пусть так и будет. Соколов давно привык доверять своим инстинктам, своему чутью. Это началось давно, еще на заре его юности. Андрей Георгиевич, тогда просто Андрюха, жил на Алтае и ничем не отличался от своих сверстников. В тот страшный для многих день он скакал на своем гнедом Водолазе, когда невиданная сила подхватила его вместе с конем и, пронеся с добрый десяток метров по воздуху, швырнула оземь. Это было последнее в Советском Союзе наземное испытание водородной бомбы…

С тех пор многие, да что многие, почти все друзья Соколова ушли в мир иной, а вот Андрей Георгиевич выжил. И не только выжил, но и стал обладателем необыкновенных способностей. Ему ничего не стоило делать несколько дел одновременно, перемножать в уме многозначные числа или возводить их в многократные степени быстрее, чем проверяющий делал это на калькуляторе. Он мог запоминать колоссальное количество цифр, стихов, мелодий… Да мало ли что он мог делать! Ездить и стрелять вслепую, находить спрятанные вещи, угадывать мысли…

В молодые годы, когда тщеславие еще не уступило место мудрости, Андрей Георгиевич кичился своими талантами, выступал перед зрителями и по телевидению. Он даже вошел с частью своих достижений в Книгу рекордов Гиннесса, но после того, как число таких записей превысило цифру тридцать, перестал интересоваться и этим. А потом и вовсе отошел от публичной деятельности. Устал от всей мишуры, устал от глупости людской, а скорее всего, устал доказывать, что он не шарлатан, пользующийся гипнозом, а простой, ничем не примечательный феномен. Но как ни шути по этому поводу, а от деятельности массовика-затейника Соколов отказался. Вел группу особо нуждающихся в помощи да изредка консультировал наших спортсменов, и те становились потом чемпионами мира и Олимпийских игр. Причем вид спорта не имел никакого значения – хоккей это был или шахматы.

– Вася! Здравствуй, дорогой! – Соколов давно не разговаривал с профессором и был рад его слышать.

– О, Андрей! – В трубке послышался довольный смешок. – Как это ты вспомнил обо мне?

– Дела, Вася, дела, – вздохнул Наставник. – Да и ты тоже не балуешь меня звонками. Вроде бы и живем по соседству, а созвониться недосуг.

– Хотя и обидно признавать, но тут ты прав… Наверное, потому что живем рядом, все надеемся лично увидеться, в глаза друг другу посмотреть, улыбнуться… – отозвался профессор. – А оказывается, то, что дома рядом, совсем не гарантирует частых встреч.

– Стареем, ленимся лишний раз корму приподнять, нос из дома высунуть, – продолжил сетовать Андрей Георгиевич. – Я потому и звоню тебе, что увидеться надо. У тебя как со временем?

– Андрей, ну как тебе не стыдно? – возмутился Баграмов. – Ты же знаешь, что я тебе всегда рад!